Бароцци, ежели бы не был дурак, получил бы от меня пресоленое письмо, над которым бы попотел; но я тем довольствуюсь: прервать с ним всякое сношение, яко с человеком, думающим, что дружба доказывается одними только ябедами. Но ежели узнаю имя того, который обо мне Бароцци говорил, не спущу так, верно, и потребую у него сатисфакцию за оклеветание и за то, что хотел рассеять раздор в семье, столь согласной, как наша. Я батюшке буду о сем писать.
Александр. Неаполь, 16 августа 1804 года
Мы с Дамасом ладим; были вместе с принцессою Патерио на Везувии, то есть я в другой раз сделал это дурачество. Дамас взял с собою плащи, сюртуки, фуфайки, дабы не простудиться наверху. Чудак! Но спасибо, что посадил меня с нею, а сам сел в другую карету. Возвратясь, поужинали мы у «Отшельника», и я объелся до невозможности; было около пятидесяти человек всего, 5 или 6 разных обществ. У меня успех: молодая Монтелеона, вышедшая недавно замуж за Сан-Марко (графа), вздумала в меня влюбиться, и мы в театре, и где ни встретимся, смотрим друг на друга как голубки.
Александр. Неаполь, 24 августа 1804 года
Я понимаю, что у вас теперь, должно быть, недосуг, ибо теперь везде дела много. Мне все кажется, что и посольша к нам не будет, ежели заварится на сем свете каша, а в сем случае Италия непременно сделается котлом или, лучше сказать, горшком. На вас великую все полагали надежду и очень теперь скорбят, что вы признали Бонапарта.
В прочем нового здесь ничего нет. Ожидаем с неописанным нетерпением курьера из Парижа, с известием, какой дан Убри ответ на последнее предложение нашего государя, и проч.
Я тебе уже описал проказы нашего Везувия. С 30 августа (ввечеру) начала течь лава; она делает милю в день, ибо идет очень тихо; со всем тем надобно полагать, что завтра или послезавтра она загородит дорогу в Портичи и, кажется, в море. Я ездил ее смотреть, приблизился так близко, что мог ее тростью трогать. Кажется, что не лава течет, но целая часть Везувия, с самой вершины донизу. Она множество наделала зла, покрыла множество огородов и садов, кои отважились быть на дороге.
Александр. Неаполь, 30 августа 1804 года
Я в большой тоске. Мою прекрасную Costanza муж-собака увозит в Палермо. Ты не поверишь, как она мила и как меня любит. Вчера в ложе плакала все время. Я имел с нею свидание; но как муж не отставал ни на пядь, я не мог много с нею говорить, но мы взаимно изъяснили нашу страсть многим другим, кроме слов. Она немного похожа на княгиню Елизавету Васильевну [княгиню Голицыну, двоюродную сестру братьев Булгаковых]; не так хороша, как она, но милее. Мне смертельно ее жаль, и я с досады брошу всех женщин на время, ежели не навсегда.