Я знаю еще другого такого же начальника, который тоже принялся за строгость, и спасибо ему за это. Свет наполнен его добрым сердцем, одним добром дышащим; но пусть знают, что он добр для добрых, а для дурных сам дурен.
У Щ., нашего бывшего соперника, есть дочь шестнадцати лет, прелестная собою и, казалось, святое дитя; но в тихом омуте черти водятся: она бежала с каким-то Радичем, который ее увез и скрылся неизвестно куда. Говорят, что они обвенчались, и желательно, чтобы это было правда. Отец и мать ей написали, что проклинают; но дело уже сделано. Князь Александр все в Малороссии и от стыда сюда не едет. Видно, дочь в матушку.
Константин. С.-Петербург, 15 июня 1820 года
На меня возлагают переговоры с австрийским и турецким министрами насчет иностранной переписки. Это очень лестно, но не без труда. Надобно еще самому ознакомиться с этим делом, для меня совсем новым, ибо в Москве все расчеты делались через Петербург. Теперь идет дело сделать новое с ними положение насчет платежа, франкирования и проч. Скажу, как Мельников: рад стараться!
Константин. С.-Петербург, 19 июня 1820 года
Государь выезжает отсюда 9-го, Каподистрия едет с ним; чем позже ты сюда приедешь, тем менее его увидишь времени, а ему очень хочется тебя видеть. Сделай же милость, уж не откладывай более.
Сегодня большие маневры в Красном Селе для прусского принца. Весь город кинулся туда. И меня подзывали, но мне не до маневров.
Александр. Семердино, 19 июня 1820 года
Я получил очень любезное письмо от Воронцова перед его отъездом из Москвы; он уверяет меня, что жена его любит меня столько же, сколько и я его люблю. Я не понимаю, как это может быть, но это приятно слышать. Она обещается писать из Белой Церкви. Жаль, что Алексей Львович едет, а Марья Алексеевна несносна своими претензиями всякого рода. Раз в Москве со мною побранилась за то, что тотчас я к ней не явился. Я все молчал как столб; она врала, врала! Наконец самой стало стыдно, и я к ней перестал ездить. В бытность государя в Москве она сама подошла ко мне и задрала разговор Неаполем, зная, что я его очень люблю. Эта злоупотребляет позволением быть капризной.
В Москве говорят, что Дурасов идет прочь и что князь Дмитрий Владимирович ожидает меня, чтобы атаковать идти на его место; но я не пойду в губернаторы с 25 000 рублей жалованья; а 25 000 рублей дохода, право, составили бы мое благополучие. Желания мои очень умеренны, но я никогда не возьмусь за то, что не выполню с отличием. Чтобы за чертями смотреть, надобно быть черту самому, знать их пакости и уловки. Князь сих своих не жалеет; служба, конечно, выигрывает, но злоупотреблений он не искоренит: поле слишком пространно и слишком заросло крапивою.