Я не мог скрыть его — жесткого, пульсирующего, натягивавшего мои плавки.
— Мои мысли безвредны, любовь моя. Они не нарушают мою клятву.
— Ну, а должны бы. Уф. Ты не понимаешь, — она развернулась обратно к вешалкам и вытащила ветхую пару джинсов. — То, как ты на меня смотришь, твой сексуальный как сам ад акцент, и еще, проклятье, ты никогда не носишь рубашку… — она уставилась в потолок. — У какого священника бывает восемь кубиков? — она опустила голову, позволив ей упасть на ее ладони. — Я не могу этого вынести. Ты — блядское мучение.
А она была искусительницей. Ей даже не нужно было для этого стараться. С каждым движением ее бедер, с каждым взаимным взглядом и ее выдохом с придыханием, упряжь моей клятвы еще сильнее выскальзывала из моей хватки.
— Мы слишком долго сидим взаперти, — она окинула взглядом просторную комнату, ее взгляд проследил бетонную столешницу, тянувшуюся вдоль дальней стены, клетчатый диван, развалившийся в центре, дверь ванной комнаты, молитвенную скамью и остановился на кровати. — Ни у одного из нас не было уединения в течение нескольких недель. Мы буквально сидим друг на друге. Если мы не выберемся отсюда на время, мы будем лежать друг на друге, друг под другом, и, наконец, окажемся друг в друге.
Откровенные и такие, блядь, вероятные, ее слова нашли меня, стиснули и сделали мой член невероятно тверже.
Боже, сейчас наступило очень хорошее время для ответа на мои молитвы. «Она здесь в качестве испытания моей преданности тебе? Мое сердце — на твоем алтаре. Но я лишь человек, а она — моя величайшая слабость. Прошу, Боже, помоги мне узреть, если с ней я позволяю себе вольности, которых ты не одобряешь».
— Мне нужны ответы, — сказала она и заправила волосы за ухо. — Там могут быть люди, которым что-то известно. Выжившие вроде нас. Пожалуйста, Рорк.
Это было сомнительно. Люди умерли, а те немногие, что выжили, с большей вероятностью причинят ей боль, чем дадут ответы. Если даже представить слабую возможность, что она найдет хорошего мужчину, который объяснит ей, почему она пережила то, что не пережили другие женщины, то, что? Он предложит ей то, единственное, что я не мог?
Она была не просто ошеломительной женщиной. Она была очень сексуальной. Я видел эту сексуальность в ее глазах, когда она думала, что я не смотрю на нее. Чувствовал ее, когда она сжимала свои бедра, лежа со мной под одеялами. Слышал ее в сдавленных стонах, когда она трогала себя за дверью ванной. Она хотела секса, но застряла со священником.
И ей не нужно было умолять меня вывести ее на поверхность. Она не была здесь пленницей. Черт, да я отдал бы ей свою жизнь, если бы она попросила. И все же, моя неуверенность в себе из-за риска потерять ее требовала чего-то в ответ.