Они с матерью скрылись в подъезде. Мать так ничего и не сказала, и Чака не одернула, хотя прежде не позволяла ему говорить в таком тоне.
Уже когда они оказались перед дверью квартиры, мама шепотом спросила:
– Зачем она это делала? Говорила это Лене? Если бы моей дочери такое кто-то сказал, я бы тоже психовала.
Чак ничего не ответил. А что отвечать?
Они вошли в квартиру. Пахло сыростью, мокрой штукатуркой, стоячей водой.
«Нас затопило?» – подумал Чак.
Следов воды не было, пол был сухим. Мать заглянула в ванну, в кухню.
– Все нормально, – негромко проговорила она.
Чак прошел в большую комнату. Тут тоже было сухо, но запах сырости усилился.
«Это у Таси», – понял он.
– Посмотри! – воскликнула мать, и Чак увидел, что она показывает пальцем на угол комнаты, возле балкона.
Стена и потолок были заляпаны безобразными черными пятнами, похожими на плесень. Еще утром ничего подобного не было – обычная побелка и обои в бледно-голубых и золотисто-желтых цветочных узорах, которые очень нравились матери.
– Не понимаю, как это…
Мать говорила что-то, но Чак, не слушая ее, направился в комнату Таси. Открыл дверь и заглянул внутрь. Здесь царил полумрак, но все равно видно было, что тут картина еще хуже. Черные сырые разводы, мерзкая вонь, как от замоченного в тазу и позабытого, сгнившего белья.
Чак прикрыл дверь и двинулся дальше. Когда подошедшая сзади мать вдруг взяла его за руку, он с трудом сдержал вопль.
Комната Таси (когда-то светлая и уютная, аккуратно прибранная и полная картин, набросков, милых вещиц и мягких игрушек) походила на подвал разрушенного дома. Чак прижал руку ко рту, подавив рвотный позыв: запах сырости, тлена, гниющей воды был невыносим.
Потолок и стены были покрыты трещинами и сплошь затянуты чернотой. Занавески висели грязными тряпками, мебель – в темных разводах. Окно было мутным, и на какой-то миг Чаку показалось, что выходит оно вовсе не во двор, а совсем в другое место, и он сомневался в том, что это место находится на земле, в привычном мире…
Тася вытянулась на кровати. Ее плоская длинная фигура почему-то напоминала гусеницу, из которой должна вылупится… нет, не бабочка. Какой будет следующая стадия превращения, предугадать было невозможно.
Сестра повернула голову и вперила взгляд в Чака и мать, умудряясь смотреть одновременно на них обоих.
– Нравится? – глумливо проговорила она. – Я же предупреждала, тьма идет за вами, наступает на пятки.
– Ты превратилась в чудовище! – прошептала мать.
– Пошли вон, – спокойно, даже равнодушно сказала Тася и прикрыла глаза.
Чак открыл балкон и окно в кухне, по избавиться от запаха сырости не получалось. Мать повозила тряпкой по черным пятнам, но быстро сдалась: от такого не избавишься.