Нейтан улыбнулся.
– Здравствуй, я твой дядя Нейт. А как тебя зовут?
Девочка смотрела на него не мигая. Ее лицо хранило печать спокойной серьезности, и это тоже напомнило Нейту его старшего брата. К горлу его снова подкатил комок, и стало трудно дышать. Черт возьми, зачем он сюда пришел? И оказывается, он не знал, как завести с ребенком разговор.
– Может, тогда скажешь, как зовут твою сестренку. – Нейт опять улыбнулся.
Девочка по-прежнему молчала. И смотрела на него все так же внимательно. Отчаявшись, Нейт уже собрался уходить, но тут малышка звонким, как колокольчик, голосом произнесла:
– Я Кэролайн, а она Лора. Она иногда плачет по ночам. А я никогда не плачу.
– Умница! Это значит, что ты уже не ребенок, правда? – Нейт задумался, не зная, о чем дальше говорить. Но тут ему на глаза попалась грифельная доска. – Ты уже учишься писать, Кэролайн?
– Учусь писать букву «К». Это палочка с оттопыренной рукой и отставленной ножкой.
Кэролайн снова склонилась над доской и вывела букву – слегка кривоватую, но вполне узнаваемую.
– Отлично, – похвалил Нейт. – А ты знаешь слова, начинающиеся с «К»?
Малышка задумалась на мгновение, потом объявила:
– Королева! Ну… как королева Виктория.
– Да, королева Виктория. Правильно. Умница!
На лице Кэролайн расцвела улыбка. Но тут за спиной Нейта послышались шаги, и раздался ворчливый голос леди Софии:
– Что здесь происходит?
Нейт выпрямился и обернулся. В дверном проеме, ведущем в детские спальни, стояла его овдовевшая невестка в темно-сером платье. Теперь он понял, почему его брат женился на этой женщине: изящные черты лица, блестящие каштановые волосы, стройная фигура… Однако общее впечатление портила кислая гримаса – это выражение почти никогда не покидало ее лицо. За ней маячила худощавая женщина в черном, лет сорока пяти, с темными волосами, собранными в пучок.
– Я просто наблюдал Кэролайн за учебой, – ответил Нейт. – Она делает успехи.
София подошла к старшей дочери, погладила ее по головке и что-то проворковала. Затем направилась к младшей. Рыжеволосая малышка протянула к ней пухлые ручонки, и София взяла ее на руки, потискала, промурлыкала что-то ей в ушко, потом вернула няне.
У Нейта возникло ощущение, что его невестка проверяла, не причинил ли он какого-нибудь вреда ее дочерям.
Он постарался не принимать это близко к сердцу. София производила впечатление хорошей матери – разве что слишком уж беспокоилась о дочерях. Правда, она его совсем не знала, и ее мнение о нем на протяжении всех этих лет складывалось под воздействием яда, изливаемого графом Гилмором.