– Не думаю, что это важно.
– Будь мне известно, в каком ты состоянии, я бы приехала к тебе на помощь.
– Ты была занята разводом, и потом, твои цветы не могут без тебя.
– Не то чтобы действительно занята. Мы решили разойтись мирно, так что все прошло без проблем. И я бы нашла кого-нибудь присмотреть за оранжереей, хотя бы на пару дней, – возразила я.
Делеф не ответил, потому что знал все это сам, так же как я знала, что у его молчания были другие причины, нежели желание уберечь меня от лишних забот.
Я посмотрела на дорогу. Размытая дождями, она убегала в сгущающуюся темноту. Лужицы поблескивали, как осколки потускневших зеркал. В преображающих сумерках деревья казались синими. Я представила Делефа, заточенного в белую больничную палату, в которой никто не навещает его, и нахмурилась.
Дыхание Делефа было тихим, осторожным, словно каждый вдох причинял ему боль.
– Что с тобой? – спросила я. – Ты болен?
– Здоров.
«Ну конечно», – подумала я. Хромота была лишь внешним выражением его травмы. Было что-то еще. Что-то, что простиралось глубоко внутрь. Во мне раскручивалось тревожное чувство. Я хотела бы игнорировать его, но оно требовало себе все больше пространства с каждым новым витком.
Делеф коснулся висков кончиками пальцев. Я заметила, что от манжеты рукава тянутся нитки. Еще одна странность в этот жутковатый вечер – мой брат был из тех, кто следит за своим внешним видом в любой ситуации и в любом состоянии.
– Я устал. Но здесь мне вскоре станет лучше, я уверен.
– Ты скверно выглядишь, – указала я. – У тебя даже щеки впали. Неприятности на работе?
Где еще у него могли быть неприятности.
– На работе, – медленно повторил Делеф, как будто вспоминая, где это вообще. – Нет, нет. Я ушел с работы.
Нас занесло на повороте. Солнцу легче было начать вращаться в другую сторону, чем Делефу бросить его работу. Я выровняла машину и растерянно сцепилась взглядами с собственным отражением в зеркальце, прикрепленном над ветровым стеклом.
– Что? Ты уволился?
Делеф, не отрываясь, смотрел в окно, в холодный октябрьский вечер, сменяющийся ночью.
– Ты можешь хотя бы… – начала я и замолчала, вдруг осознав, что Делеф меня не слушает.
***
Утром, когда Делеф спустился на кухню к завтраку, он выглядел несколько лучше, но все равно взъерошенным и нездоровым. На нем был старый бежевый свитер, чьи длинные растянутые рукава закрывали его худые руки едва ли не до кончиков пальцев.
На правом предплечье, с внутренней стороны, у Делефа был шрам. Я никогда не спрашивала брата, как шрам появился у него, зная, что это связано с его работой. Однажды, когда я еще не уяснила, что работа – это закрытая (вернее, запертая на семь замков) тема, Делеф сказал мне: «Ты имеешь право задавать мне вопросы, но я не имею права на них отвечать». Вроде бы он являлся кем-то вроде следователя, но больше я ничего не добилась и, смирившись с тем, что Делеф – крепость, оставила попытки прорваться сквозь его каменные стены (как все смирялись, я думаю). Я бы заподозрила, что он ввязался во что-то нечистое, но он был слишком щепетилен для этого.