Еще вниз. Во мраке извивались и покачивались на стенах тени. Последний факел – и залитый светом фонаря сторожевой пост показался мне декорацией, забытой и абсолютно застывшей, будто вделанной в стену. Я спустился с последней ступеньки и пошел к посту.
– Добрый вечер, лорд Корвин, – с лучезарной улыбкой поздоровался со мной тощий, похожий на покойника человечек, удобно прислонившийся спиной к ящику для всякого барахла и куривший трубку.
– Добрый вечер, Роджер. Как дела у обитателей нижнего мира?
– Тут только крысы, летучие мыши да пауки. А больше ничто и не движется даже. Мир да покой.
– Тебе нравится эта служба?
Он кивнул:
– Я пишу философский роман с элементами болезненной мистики и всякими ужасами. Здесь отлично работается.
– Да, весьма подходящее местечко, – согласился я. – Кстати, не найдется ли у тебя фонаря?
Роджер вытащил фонарь из своего сундука и зажег его с помощью свечи.
– А конец романа будет счастливым? – поинтересовался я.
Он пожал плечами:
– Счастливым буду я, это уж точно.
– Я хотел спросить, торжествует ли там у тебя добро и завоевывает ли герой сердце героини? А может, ты всех своих героев предаешь смерти?
– Ну это вряд ли было бы справедливо.
– Ладно, не обращай на мои вопросы внимания. Может, и мне когда-нибудь удастся еще прочитать твой роман.
– Может быть, – сказал он спокойно.
Я взял фонарь и пошел туда, куда не ходил уже очень давно. И обнаружил, сколь сильны еще отголоски былого в моей душе.
Вскоре, двигаясь вдоль стены, я определил нужный мне коридор и вошел в него. Теперь оставалось просто считать шаги. Ноги сами знали путь.
Дверь в мою старую камеру находилась чуть в стороне от других. Я поставил фонарь на пол и обеими руками налег на дверь, чтобы открыть ее как можно шире. Она подавалась со скрипом и ворчаньем, даже со стонами. Затем я поднял фонарь повыше и вошел внутрь.
Тело у меня сразу онемело, а в животе свернулся холодный тугой комок. Начался озноб, и я с трудом поборол сильнейшее желание выскочить отсюда, захлопнуть за собой дверь и сбежать куда глаза глядят. Я не ожидал от себя подобной реакции. Я боялся хотя бы на шаг отойти от этой тяжелой, обитой бронзой двери; казалось, что она непременно захлопнется у меня за спиной и тут же будет заперта на все засовы. Какое-то мгновение я не испытывал ничего, кроме чистейшей воды ужаса при виде этой крошечной грязной клетушки. Потом заставил себя сосредоточиться на частностях – на той дыре в полу, что заменяла мне уборную; на черном пятне, где я развел костер в последний день… Я провел левой рукой по внутренней поверхности двери и обнаружил следы тех царапин, которые нанес некогда черенком сломанной ложки. Я вспомнил, чего стоила моим рукам эта попытка вырезать замок. Потом наклонился, чтобы рассмотреть свою работу поближе. Бороздки были совсем поверхностными, вовсе не такими глубокими, как казалось мне тогда, во всяком случае, по сравнению с толщиной двери. Я только сейчас осознал, как сильно преувеличивал свои слабые силы в стремлении вырваться на свободу. Я отошел от двери и посмотрел на стену.