Айван взглянул на меня своими младенческими голубыми глазами. Потерся мордочкой об мой подбородок, заурчал, и я решила, что это знак одобрения.
Очень скоро я заметила, что Родео начинает привязываться к Айвану, хоть и всячески старается это от меня скрыть. Когда Айван в первый раз попытался устроиться на коленях у Родео, сидевшего за рулем, Родео закатил скандал – спихнул Айвана на пол, долго ворчал. Но вскоре, подняв глаза от книги, я увидела, что Айван свернулся клубком у Родео на коленях, блаженно жмурясь, а Родео грязными ногтями чешет его за ушком. Я чуть было не подпрыгнула на месте и не выдала что-нибудь язвительное, но понимала, что все сложнее: одну битву я выиграла, но, пока не выиграю войну, лучше сидеть тихо.
Айван скоро отыскал себе любимое местечко на время пути: распластывался на приборной панели, прижавшись к лобовому стеклу, грелся на солнце и лениво поглядывал то на Родео, напевающего за рулем, то на остальной мир, мелькающий за стеклом. Родео делал вид, словно почти не замечает своего нового напарника-шофера, но как-то утром, сидя неподалеку, я услышала бурчание Родео: «А, вот и ты… Наконец-то!», когда Айван подошел и запрыгнул на свое лежбище. И тогда я широко улыбнулась, но не стала кричать о своей маленькой победе.
А потом вот что приключилось. Уже почти проехав те пятьсот миль, мы заночевали на грунтовой дороге в самой глухой глуши в Колорадо, где-то в окрестностях Стимбот-Спрингс. Отличный был вечер: мы вместе пели у костра, Родео бренчал на гитаре, а я – на укулеле, мы впитывали всеми порами прохладный ночной воздух и красоту созвездий, мерцавших у нас над головой. Айван все это время просидел у меня на коленях – дремал или, моргая, поглядывал на огонь. Но, когда пришла пора ложиться спать, я, даже не знаю как, потеряла Айвана из виду, пока мы суетились, затаскивая назад в автобус стулья и все остальное… А потом Айван словно сквозь землю провалился. Меня затрясло – я бегала кругами, звала его во весь голос, рыдала. В конце концов Родео успокоил меня и уложил спать, уверяя, что наутро Айван вернется, когда проголодается. Но я, конечно, глаз не могла сомкнуть: встала на колени на кровати, высунула голову в окно, всю ночь шептала его имя. Ведь так всегда поступаешь, правда? Когда тех, кого ты любишь, больше нет рядом? Высовываешься в темноту и зовешь их по именам, верно? И вдруг – и это был не сон – я его услышала: он мяукал у другого конца автобуса, под дверью. В сердце у меня начался ликующий салют, и я поспешила было открыть дверь, но, раздвинув занавеску, обомлела. Потому что увидела: Родео меня опередил. В автобусе было темно, только один тусклый желтый огонек светился – настольная лампа у кровати Родео. Он уже открыл дверь, и я увидела, что его голова растворилась во мраке, когда он наклонился подхватить Айвана. Он закрыл дверь и прошел мимо руля, и я увидела, что он крепко прижимает Айвана к груди, а потом увидела, что он наклонил голову, чтобы поцеловать Айвана между ушами. А потом издалека, сквозь мрак, до меня долетели еле слышные слова Родео: «Явился – не запылился, приятель. А мы из-за тебя тут с ума сходили». Родео еще раз чмокнул Айвана и бережно опустил его на пол, а я юркнула за занавеску. И улыбнулась сама себе в полумраке. «Мы». Ну и ну. Да, это «мы» – чертовски интересная деталь. Еще бы. Война выиграна, и я поняла это именно тогда, и оставалось только, глядя на одометр, отсчитывавший расстояние, дожидаться официального объявления о победе. Через минуту Айван высунул нос из-за занавески, а затем вошел в комнату целиком, вспрыгнул на кровать и присоединился ко мне. Я широко ему улыбнулась и почесала за ушком эту глупую голову садовую: взял и ушел гулять, а я из-за его выкрутасов чуть с ума не сошла. Айван, с невинным и спокойным видом мошенника, который ободрал всех как липку, зажмурился, уткнулся носом в мои пальцы.