– Про это я тебе расскажу только потому, что вчера вечером вел себя как придурок, – сказал он, а я типа как кивнула, и тогда он снова отвел глаза и сказал: – Мы уехали из-за моего отца.
Вот и все, что он сказал. Сказал, и эти слова повисли в воздухе. Но я не стала лезть к нему с вопросами, даже не думала, потому что чувствовала – он еще не все сказал. Ему просто требовалось помедлить секундочку. И я выждала эту секундочку.
– Мой отец – вот кто и правда придурок, – сказал он, наконец. – И всегда был такой. – И тут же мотнул головой: – Ну вообще-то не всегда. Иногда с ним классно. Веселый, шутит, все такое. Но характер у него… Когда он ходит злой, мало не покажется. И, когда он сердится, он иногда… – голос Сальвадора зазвучал как-то глухо, уныло, а потом умолк. Я примерно догадывалась, к чему он ведет, и мои глаза уже заволокло что-то жгучее. А Сальвадор, помедлив, договорил: – Он иногда… распускает руки.
Я сглотнула подступивший к горлу комок. Заморгала:
– Он тебя бьет?
Сальвадор, по-прежнему глядя вбок, пожал плечами:
– В основном маму.
«В основном». Ой-ой-ой. Это слово повисло в воздухе надолго. Теперь понятно, почему Сальвадор отказался от фамилии отца.
У нас за спиной, высоко на деревьях в прибрежной роще, какая-то птица щебетала какую-то бодрую песню, которая была сейчас совершенно неуместна. Сальвадор нащупал на глинистом дне камень, вытащил, зашвырнул далеко в реку:
– Тетя все время уговаривала маму от него уйти. Из-за этого всего. И мы пробовали уходить, несколько раз. Но это непросто. Потому что он начинает просить прощения – типа совестно ему. Или только изображает, что совестно. До следующего раза. – Сальвадор нащупал еще один камень, швырнул так, чтобы он запрыгал по воде. – Но… даже не знаю. Наверно, до нас все-таки дошло, что следующий раз наступает неизбежно. И мы от него ушли. И теперь мы здесь.
Мы немного посидели молча. Между нами и вокруг нас струилась мутная вода.
– Я тебя понимаю: он же тебя бил, – сказала я.
– Мне плевать, что он бил меня, – рявкнул Сальвадор, обернулся ко мне, и в его глазах блеснул огонь. – Меня-то ладно, переживу. А вот что он бил ее – на это мне не наплевать. Я его ненавижу: как он посмел ее бить. И себя ненавижу за то, что не смог его остановить. Ненавижу себя: почему я не смог ее уберечь?
– Ты не виноват, Сальвадор. Разве ты мог ее от него уберечь? Ты же не телохранитель.
Он посмотрел на меня странно, потом невесело хихикнул:
– Ну-ну. Кто бы говорил…
Я хотела было ответить, но сказать мне оказалось нечего.
Он отвел глаза, посмотрел на другой берег, где в тени деревьев сидели и завтракали мой папа и его мама.