А иногда над лесом поднимался серебристый лик луны и ее белые лучи падали на зеленый ковер лугов и кустарников, где создавали причудливую смесь света и тени. Дождь из лунного серебра проливался на кроны столетних буков, грабов и дубов, ореховых и фиговых деревьев, на лавровые кусты и узколистые восковницы, кипарисы, ели и гигантские секвойи, а также и на роскошные пальмы, которые по ночам, бывшим все еще теплыми, но по сравнению с прошлым уже слишком прохладными для них, зябко дрожали, с нетерпением ожидая прихода дня и солнца.
В колдовском лунном свете поверхность озер и прудов превращалась в исполинское зеркало, а реки и ручьи — в потоки жидкого серебра. Бледные лучи заливали и буйную растительность болот и топей, неумолимо проникали в заросли тростника, рогоза и высоких хвощей, пробивались через гущу аира и осоки, и там, где они падали, черный сгусток тьмы исчезал в белом блеске.
Но случалось и так, что тишину темной или лунной ночи нарушали гул и грохот, которые далеко разносились над целым краем. Это происходило тогда, когда открывались старые полости под земной корой и оттуда в клубах чада и дыма вытекала лава. Она громоздилась целыми курганами и отвесными конусами, которые после остывания торчали посреди широких равнин высокими темными кучами из базальта и фонолита. В тех местах, где из перетопленного подземного котла через уродливые жерла наружу пробивалась раскаленная лава, все живое убегало прочь, в диком страхе и сломя голову, подальше от жаркой гибели, покидая свои берлоги и дупла, чтобы уже никогда туда не возвращаться.
Грохот и гул, сопровождавшие вытекание сжигавшей все магмы и отражавшиеся тысячекратным эхом от скалистых гор, будили и спавших далеко от места извержения животных. Те вскакивали на ноги и с ужасом в глазах опрометью бросались наутек или же прятались в самых темных и самых дальних уголках каких-нибудь ущелий, где не было видно ни малейшего отблеска багрового зарева, испускаемого кратером вулкана, пылавшего как исполинский факел и как огромный прожектор прорезавшего ночную тьму.
Но старые раны Земли залечивались столь же быстро, как и открывались. Пышущая жаром лава остывала, закупоривая глубокие жерла. Сожженные территории вокруг серых магматических холмов снова начинали зеленеть, как только их орошали обильные дожди. Вода смывала в море забвения ужас и страх, сопровождавшие недавнее извержение. И все создания возвращались к прежней жизни, забыв миновавшую опасность и не заботясь о новых, угрожающих им в будущем.
* * *
Из густых зарослей олеандра, растущих у самых подножий гор, с треском выбрался амфицион.