В голове у Карла плавно распустились фрагментарные образы, он неслышно, стремительно покидал свое тело. Совершенно отчетливо увидел он самого себя сидящим в закусочной. Передозировка героина. Его старуха трясет его и держит у него под носом чашку горячего кофе.
На улице старый джанки в костюме Санта-Клауса продает рождественские брелоки. «Боритесь с туберкулезом, братва», – шепчет он своим бесплотным джанковым голосом. Хор Армии Спасения, состоящий из искренних футбольных тренеров-гомосексуалистов, поет «В сладком сне».
Карл снова оказался в своем теле – бескрылый джанковый призрак.
«Можно, конечно, его подкупить».
Команданте постукивает пальцем по столу и мурлычет «Вечером во ржи». Рассеянно и тихо, потом назойливо и громко, как туманный горн за долю секунды до страшного кораблекрушения.
Карл наполовину вытащил из брючного кармана банкноту… Команданте стоял возле огромной панели шкафчиков для одежды и ящиков для хранения ценностей. Он взглянул на Карла, погасли глаза больного зверя, умирающего внутри, и в безысходном страхе отразился лик смерти. В запахе цветов, с банкнотой, наполовину вынутой из кармана, Карл внезапно почувствовал страшную слабость, дыхание сперло, кровь застыла в жилах. Он находился в огромном вращающемся конусе, постепенно превращавшемся в черную точку.
– Химическая терапия?! – Крик вырвался из его плоти и пронесся по безлюдным раздевалкам и казармам, затхлым курортным гостиницам и призрачным, кашляющим коридорам туберкулезных санаториев, брюзжащим, отхаркивающимся, насквозь пропахшим помоями ночлежкам и приютам для престарелых, большим пыльным таможенным ангарам и складам, мимо разрушенных портиков и замызганных арабесок, железных писсуаров, ставших тонкими, как бумага, от мочи миллионов педиков, мимо заброшенных, заросших сорняками сортиров с их застарелым запахом дерьма, вновь превращающегося в почву, мимо вертикального деревянного фаллоса на могиле вымирающих народов, жалких, как листва на ветру, через широкую бурую реку, где плавают целые деревья с зелеными змеями в ветвях, а печальноглазые лемуры настороженно следят за берегом, пытаясь окинуть взглядом необозримую равнину (с хриплым звуком рассекают сухой воздух крылья грифов). Дорога усыпана рваными презервативами, пустыми капсулами из-под героина, тюбиками из-под выдавленной смазки, высохшими, как костяная мука в лучах летнего солнца.
– Моя мебель! – Лицо команданте вспыхнуло, как металл в фотовспышке назойливости. Его глаза погасли. В комнате запахло озоном. «Невеста» глухо заурчала перед своими свечами и алтарями в углу.