Генерал Муравьев, насмотревшись в 1830–1831 годах на «подвиги» польских мятежников, сжигавших живьем русских солдат, а в 1848 году – венгров, резавших мирных жителей Трансильвании, не желал, чтобы виновные в этих преступлениях безнаказанно ушли от возмездия. Мехмед Вассыф-паша для приличия покочевряжился, но потом все же согласился с требованием Муравьева.
Так что две недели назад Карс капитулировал. Всего сдалось в плен около шестисот офицеров и восемь с половиной тысяч солдат. Кроме того, в лазаретах нам было передано две тысячи раненых и больных турецких военнослужащих. Надо сказать, что к моменту сдачи в Карсе вспыхнула эпидемия холеры, что послужило еще одной причиной для капитуляции турецкого гарнизона.
Боевые действия в этих местах закончились, и Османская империя потеряла один из главных своих форпостов в Закавказье. Путь на Эрзерум – другой турецкий оплот на востоке – был открыт. Но начало зимы – не самое лучшее время для походов по горам. И потому генерал Муравьев решил ограничиться лишь действиями небольших разведывательных отрядов, наблюдавших за турками, а заодно навести порядок во вновь отвоеванных у османов землях.
Дело в том, что Карс и его окрестности были заселены племенами, мягко говоря, недолюбливавшими друг друга. Некоторые из них, те же луры и курды, или, как здесь их называли, куртатинцы, издавна считались отъявленными разбойниками. Ограбить торговый караван или отогнать у соседей отару овец – все это не считалось у них преступлением. Скорее наоборот – теми, кто промышлял на большой дороге, гордились и называли настоящими мужчинами, достойными носить на поясе пистолет и кинжал.
Генерал Муравьев, вполне естественно, с подобными оценками был не согласен. По его приказу казачьи отряды боролись с бандитскими шайками, а пойманных абреков он без колебаний приговаривал к виселице, такие полномочия у него имелись.
Местные паханы, пардон – старейшины племен, поняв, что русские шутить не любят, один за другим приходили в Карс на поклон к новому начальству. Они предлагали Муравьеву немалый бакшиш, прося у него лишь одного: не наказывать строго молодых джигитов, которые, в общем-то, ничего плохого русским и не делают. Подумаешь, угнали пару сотен овец, принадлежавших соседнему племени. Дело, как говорил товарищ Карлсон, житейское. К тому же представители того племени, со слов ходатаев – люди мерзкие. Служили, понимаешь, туркам, резали христиан.
Вот только этот обличитель нехороших людей, как правило, почему-то забывал сказать, что и он тоже верно служил турецкому падишаху и христиан резал с превеликим удовольствием. Впрочем, как я понял, безгрешных в этих краях не было от слова вообще. И генерал Муравьев, прекрасно разбиравшийся во всех азиатских нюансах, поступал просто и незатейливо. Он брал аманатов (заложников) у неблагонадежных племен, обещая, что если их родственники будут продолжать вести себя нехорошо, то аманатов начнут вешать. Жестоко? – Ничуть. «Восток – дело тонкое», говорил красноармеец Федор Сухов. И он был абсолютно прав: моральные нормы, которые для цивилизованных европейцев были дикими и неприемлемыми, в Азии считались вполне приемлемыми.