Где пустили — там и княжим
Слава Всевышнему.
Наша денежка — портняжья,
Балаганная, книжная…
Не стыдись ее звона,
Поднеси ее к устам,
Мальчик — белая ворона,
Залетевший в волчий стан.
Мы устроили — как знали
От Бруклина — до Голливуда
Мальчик, хочешь жить с нами?
Среди храма и блуда,
Среди блуда и храма,
Шансонеток, жилеток,
Плохих стихов,
Человечьего хлама,
Сметенного со всех уголков.
Мы устроили, как веселей и проще,
А придут за нами, в который раз —
Утекай в кукурузу, хлопчик,
Не тебе — умирать за нас
Вожди, подстрекаемые народами,
Нас снова посадят в вагоны телячьи,
А ты, давай огородами, кирпичами Южного Бронкса,
Беги, прячься.
Не жалей обреченное племя,
Раздели с нами жизнь, но не смерть
Не жалей свое бедное семя,
что в нас не успело созреть…
Вот и кончился город человечьего хлама
Шансонеток, жилеток, плохих стихов,
Снова варят суп из еврейской мамы,
Перинного пуха и куриных потрохов.
И опять настала полночь
И опять не стало нас…
Глухо воет Матерь волчья,
Матерь божья — не подымет глаз.
…………………………………………………………………………
Нас как — будто еще не били….
Мы пока еще — живы.
Это — тоже — «Киплинг, говорящий на идиш и Уткин — в пробковом шлеме». Но мне уж больше не приходилось читать стихи — в поэтессы меня приняли после первого раза — единодушно и без испытательного срока, но легче мне от этого не стало — никакая «Наша Ахматова» мне явно не светила — ни почета я не обрела, ни уважения, а лишь еще больше дурной славы.
Однажды Яша Крейно — знаменитый исполнитель еврейских песен, вытащил меня на радио в свою передачу «Блуждающие звезды». Поскольку блуждающих звезд явно не хватало — его коллеги попросили одолжить меня им на прямой эфир. Я никогда раньше на радио не была и не очень понимала, что такое прямой эфир, но поскольку меня назвали известной еврейской поэтессой — то я и не стала петь песни о бедных девушках, а начала читать это патриотическое стихотворение.