В ту ночь, пока еще первую на его стокилометровом пути, Михаил Петрович плохо спал и все думал, почему бы у него могла начаться болезнь: то ли он что-то съел, а может быть, это сказалась давняя его городская боль в животе? Но ведь тогда, он думал, живот у него болел по-другому! И вообще, до сих пор в поле с ним ничего не случалось… Он перебрал свои сухари, хлеб, запас рыбы и понюхал во фляжке воду, чтобы все проверить. Вода пахла водой, а хлеб был свежий. Михаил Петрович лежал в своем удивительном спальном мешке, держась за живот и прикрывая голову пологом так, чтобы ему был виден только кусочек потемневшего за ночь и покрытого звездами неба, терпел и почти ничего — вполне сознательно — ничего больше не думал. Странным образом его беспокоил только свет на руке. Он взглянул и увидел, что это компас. Светилась стрелка и треугольнички, прилепленные на румбах. В тундре в это время была тишина. Михаил Петрович знал, что можно слушать тишину. Особенно тихо бывает в тундре весной, когда снег подтаивает, но жизнь по-настоящему еще не ожила. Если прекращается ветер, то можно с ума сойти, так вокруг становится тихо: буквально на многие сотни километров вокруг стоит тишина. Звук не возникает нигде, и ему просто неоткуда прийти. Осенью же, сейчас, тоже бывают такие моменты. Избавившись кое-как от боли, Михаилу Петровичу удалось ненадолго заснуть.
Он проснулся среди ночи и опять взглянул почему-то на компас. Стрелка светилась. Михаил Петрович отпустил стопор и, положив голову на руку, стал слушать, как стрелка, вращаясь, подрагивает на шпильке. Михаил Петрович знал, что «фосфор», как говорят, положенный на стрелку (на деле сернисто-цезиевая соль бария), набирает за целый день световой заряд, а потом в течение двух-трех часов отдает его ночью. Без дополнительной подсветки такой компас не может светиться. Михаил Петрович, глядя в течение часа на свой компас и мучаясь от живота, додумался наконец еще до одной новой мысли, которая послужила началом его дальнейших духовных мучений, усугубивших мучения физические. Он подумал, что в четыре часа утра ни один компас, как бы долго его ни заряжали светом накануне, уже не может светиться. А его компас, он видел, светился! И значит, подумал дальше Михаил Петрович, все дело в том, что здесь имеет место уже не то явление, как он думал прежде: не фосфоресценция, а флюоресценция, то есть свечение вещества в момент облучения. Источником же облучения, естественно, служит контейнер, который он тащит у себя за спиной. Михаил Петрович подумал, что у него начинается лучевая болезнь.