Однако Элль решила по-своему. С детства обладая неплохими способностями рисовальщика, заявила, что собирается заняться дизайном, разрабатывать модели женской обуви, и поступила в школу при синдикате Высокой моды. Получив заветный диплом, она настояла, чтобы отец позволил ей начать работу в лаборатории дизайна его фирмы, хотя могла бы начать собственное дело: и отец, и брат финансировали бы ее и оказывали всяческое содействие, будь у нее такое желание.
«Сестрёнка, — сказал тогда Дерек. Он как раз приехал на уикэнд к родителям вместе с женой и сыновьями- двойняшками. — Oтец просто вне себя… — и, сделав многозначительную паузу, добавил: — …от счастья. Теперь ты можешь вить из папы веревки». Элль искренне удивилась словам брата. Она всегда любила отца и не собиралась пускаться в какие-либо манипуляции в поисках собственной выгоды. Для себя она решила вопрос занятости — и все. Светский образ жизни ее совершенно не привлекал, мысли о замужестве — если только мама не напомнит — ее не посещали. Надо было чем-нибудь заняться, пока в голову не придет более серьезная мысль. Так она и заявила брату. Дерек не нашел, что сказать в ответ. Только озадаченно покачал головой, рассеянно чмокнул сестру в щеку и ушел, призываемый своими близнецами, от криков которых в доме звенели стекла. Элль после разговора с братом выглянула в окно, увидела племянников, потрясающих перьями индейских головных уборов и пластмассовыми томагавками, и подумала, что, может быть, все потому так и получается, что сама она в детстве предпочитала не кукол, а такие вот перья и томагавки.
Ее часто путали с сорванцом мальчишкой: и потому, что она отдавала предпочтение мальчишеским играм, и потому, что не вылезала из протертых, усеянных заплатами джинсов. Она прекрасно осознавала, что она — девочка, но энергия переполняла ее, била ключом, и от напора энергии, с которым она просыпалась каждое утро детства, надо было как-то избавляться. А она с самого младенчества была на редкость самостоятельным и самодостаточным ребенком и предпочитала сама принимать решения, в особенности если это касалось непосредственно ее персоны. Она сама решала, во что ей играть и какую одежду ей носить. Она научилась читать в четыре года, потому что ей захотелось читать самой, а не просить, чтобы ей почитали.
Ее свободе никто не мешал, и это было прекрасно. И так было до тех пор, пока под футболкой, которую она предпочитала другим туалетам, не стала вырисовываться тугая девичья грудь. Тогда Элль и распрощалась с буйными играми в ораве сорвиголов — мальчишки, с которыми она играла не одно лето на равных, вдруг стали необыкновенно внимательными и осторожными и частенько задерживали взгляд на выпуклостях, появившихся под тонким хлопком. Ей это льстило, но общаться с ними, как раньше, она уже не могла.