В тесной приёмной, чуть смягчившись, Фёдор Иванович жаловался Безродному:
— Судьба сыграла злую шутку не только с вами, Матвей Тихонович, и я тоже не в восторге от своей судьбы. Собирался эвакуироваться — не успел, и вот теперь бьюсь как рыба об лёд. — Он помолчал немного, потом предложил: — Если хотите, можете пока оставаться у нас.
— У меня сейчас нет другого выбора, — с готовностью склонил голову Безродный.
По пустынным улицам Фёдор Иванович возвращался домой из больницы.
Над городом снова фашистские репродукторы хвастливо орали о неотвратимом походе на Москву, о захвате Харькова, Курска, Орла, о боях в пригородах Ленинграда. Немцы на весь мир кричали о полном разгроме советской авиации, паническом бегстве советских войск.
Враг торжествовал и, предвкушая скорую победу, уже назначал сроки парада в Москве, на Красной площади.
Фёдор Иванович чувствовал, как от этих, пусть даже чересчур хвастливых, сообщений гитлеровцев до боли сжималось сердце — жить не хотелось… Он жадно ловил слухи, которые, подобно ручейкам, стекались к нему в больницу. На приём приходили разные люди, и приносили они с собой, на первый взгляд, невероятные вести — трудно поверить им. Рассказывали, например, будто на центральной улице средь бела дня взлетела на воздух легковая машина, в которой раскатывали по городу подвыпившие офицеры. Поговаривали, будто в окно комендатуры кто-то бросил гранату, кто-то повесил в Райгородке старосту — фашистского прислужника, будто в лесах высадился большой десант Красной Армии…
Фёдор Иванович чутко прислушивался к разговорам и верил, что где-то живут смелые люди, которые не смирились и продолжают сражаться здесь, на занятой врагом земле. Однажды ночью он сам слышал отдалённый грохот от взрывов, а утром в больнице ему сообщили: это на соседней железнодорожной станции партизаны подорвали эшелон с боеприпасами.
Партизаны! Фёдор Иванович всё чаще и чаще слышал о них, и на душе у него светлело: значит, люди борются, значит, наши советские люди не дадут покоя проклятым захватчикам.
С некоторых пор он полюбил в одиночестве возвращаться домой из больницы. Немцы обычно подозрительно смотрели на каждого мужчину, но совсем не обращали внимания на хромого доктора. Он неторопливо брёл по улице, присматриваясь к редким прохожим. Иногда с ним здоровались незнакомые люди, иные останавливались, расспрашивая о житье-бытье, но чаше жаловались на свою хворь. Фёдор Иванович внимательным взором окидывал каждого случайного собеседника, как бы спрашивая: а не ты ли пускаешь поезда под откос, не ты ли взрываешь немецкие машины? Он искал связи с партизанами и вообще подумывал уйти к ним. Конечно, сейчас он не может оставить на произвол судьбы обожжённого лётчика и раненого красноармейца, но как только поставит их на ноги, вместе с ними уйдет к партизанам и уведут с собою Майю с Безродным. Правда, с ними он не говорил об этом, но был уверен, что они согласятся.