— Он не крепкий, не брюнет и… не молодой.
— Сколько же ему лет?
— Я не знаю. Эйприл, пойдем лучше поплаваем.
— У меня уже руки не двигаются. Давай выпьем еще сока!
— Я все‑таки поплаваю. — Она вскочила, но не смогла уйти: давнее желание поделиться с кем‑нибудь своими переживаниями овладело ею, хотя Эйприл и не подходила для роли наперсницы.
— Люсия, я понимаю, что веду себя глупо, но как вы познакомились?
— Случайно.
— Ты говоришь, что он немолод. Ему за тридцать?
— За сорок.
— Господи! А он случайно не женат? Знаешь, бывают такие прецеденты: думаешь, что нашла наконец вдовца, холостяка или, на худой конец, разведенного, а на самом деле… Хотя Филиппу я сразу поверила.
— Эйприл!
— Прости, моя дорогая, ты так располагаешь к откровениям.
— Обещай, что больше не будешь говорить со мной на эту тему.
— Больше не буду.
— И Филиппу ничего не рассказывай, пожалуйста.
— Не буду, я же сказала.
— Вот и хорошо. Поплыли?
Люсия никогда не понимала, чем очаровала Эйприл отца и на чем держится их семейное счастье. Но сейчас ее осенило: папа искал подобие Ла Валенсианы, нечто повторяющее ее черты, но более мягкое, со сглаженными углами, более податливое. Трудно сказать, удалось ли ему найти искомое. Может, и да.
* * *
Филипп наконец‑то вздохнул спокойно, уложив близнецов спать после изнурительной беготни в парке. Когда он закрывал дверь спальни, их опущенные веки вздрагивали от нетерпения. Конечно же, разбойники обдумывают какой‑нибудь очередной коварный план, но ему уже не до этого. Куда запропастились утренние газеты?
Но стоило открыть страницу с новостями культуры и водрузить на нос очки, как раздались отчаянные телефонные трели. Что за странность: иногда не составляет труда определить по звонку, кто собирается с тобой поговорить. «Не иначе как Соледад», — сразу же решил он.
— Здравствуй, дорогой! Как там наша птичка? Забыла про своего ворона или все строит ему глазки?
— Какого ворона? Какие глазки?
— Глазки — что надо! Только кому достанутся? Я про Дэвида. Дэвида Маковски.
— С каких это пор тебя интересует его глазки?
— Да не его глазки! — Тут Соледад перешла на родной язык, и Филипп, разобрав только одно «имбесиль», понял, что если уж его величают обидным испанским «простофиля», то речь идет о чем‑то значительном. Но о чем?
— Люсия сошла с ума! — величественно закончила Ла Валенсиана.
— Я пока что не заметил ничего подобного.
— Она влюбилась в Дэвида!
— Ты показала ей запись прошлогоднего концерта? — радостно спросил он, вспомнив, как здорово они играли Четвертый концерт Гайдна для фортепиано с оркестром.