— Но как же я могу понять тебя, если ты ничего не объясняешь?! — воскликнула девушка.
— Люсия, я не могу оставить жену. Мы прожили вместе двадцать лет, и ты даже не представляешь себе, чем я ей обязан, — он говорил негромко и смотрел в окно, будто пытаясь что‑то разглядеть там. А за окном сияла солнцем Севилья, но для Люсии это сияние уже померкло. Она попыталась хоть как‑то взять себя в руки, и до нее снова стал доходить смысл его слов, бесконечно жалящих сердце. — Если бы не Лиз и не ее вера в меня, кем бы я был сегодня? Моя жизнь не была легкой, хотя мало кто знает об этом. У меня бывали и кризисы, и срывы. Она всегда оказывалась рядом и находила нужные слова, чтобы вернуть меня к жизни.
— Ты думаешь, я на такое не способна? — темные глаза Люсии яростно засверкали. Зачем она сидит здесь с ним, за этим столиком, над остывшим кофе? Для того чтобы слушать его рассказы о жене?
— Поверь, моя девочка, жизнь со мной — совсем не сахар. Лиз полностью посвятила себя моим делам…
— Но дай же мне шанс. — Она уже не могла сдерживать слез, и они неудержимо покатились по ее щекам.
Но Дэвид покачал головой:
— Пойми, дорогая, это невозможно.
Люсия не могла поверить в то, что после проведенных с ней — и наполненных таким счастьем! — дней он отвергает ее. Она ему не нужна! Но это же немыслимо, невозможно. Не могут же они просто так взять и расстаться — как после пошлой интрижки! Разве с этим можно жить дальше?!
— Позволь мне попробовать, — умоляла девушка, — я согласна на все.
— Прошу тебя, не надо… Давай поднимемся в номер. На нас смотрят. — Люди в ресторане, привлеченные этой сценой, охотно прислушивались к их диалогу.
Девушка подняла на него залитое слезами лицо. Для нее утратило значение все, кроме одной‑единственной мысли: она теряет его, ее жизнь рушится как карточный домик! Каждое его слово впивалось в нее как кинжал, причиняя почти физическую боль. Но разве она могла с этим смириться?! Ведь все, что сказал Дэвид, выглядело таким нелепым и несерьезным. Причем здесь его гастроли, когда речь идет о Любви?! Разве может быть что‑нибудь важнее Любви?!
Но Маковски — она уже чувствовала это всем своим разрывавшимся сердцем — больше не принадлежал ей. И ему очень хотелось поскорее закончить разговор и уйти отсюда. Люсия опять постаралась взять себя в руки.
— Наверное, ты во многом прав, — заговорила она, опустив взгляд в чашку с совсем уже остывшим кофе, — но мне всегда казалось, что главное — любить. Об остальном можно договориться.
— Люсия, девочка. — Но его терпеливый тон уже не мог обмануть ее. — Ты не хочешь меня услышать. Я не могу оставить Лиз.