Возвращение в Ноттингем (Стоун) - страница 4

__________


И вот сейчас, сидя в полупустом утреннем кафе, она мужественно пыталась добыть эту ускользающую красоту: фразы в ее повести о Прошлом, которую она втайне ото всех сочиняла уже полгода, при всей их выстроенности и правильности казались ей мертвыми и уродливыми. Джанет нетерпеливо кусала губы, в глубине души уже сознавая, что у нее ничего не выйдет, ибо еще слишком мал тот мир, в котором она действительно могла чувствовать себя полноправной хозяйкой. А без уверенности в себе — она поняла это, когда начинала учиться петь, — ничего добиться нельзя. И все же с упрямством юности она снова и снова прогуливала школу, заворачивая через два квартала от дома в свое маленькое убежище, и пробовала все заново. Через несколько минут вполне удачного повествования под старым «паркером» неожиданно выплыло слово «ландскнехт», и Джанет, чуть ли не вслух ойкнув, снова отложила ручку, вспомнив о том, что погружение в Прошлое отняло у нее и ее вторую страсть — немецкий язык.

С детства воспитанная на сказках, девочка тянулась ко всему таинственному, смутному, непознаваемому — и немецкая литература предоставляла для этого самое широкое поле. Чего стоил только один человек без тени! Или угольщик со стеклянным сердцем? Или чудовищный, которого тем не менее обожали самые прекрасные девушки?[2] А от сказок Джанет неизбежно перешла к языку — но не к тому лающему, недолюбливаемому всей Европой, сухому немецкому пруссаков, а к нежному, горловому, похожему на лепет младенца с обилием неправильных «р» и «л» языку южной Германии — языку горного Шварцвальда и лесистой Швабии. Джанет обожала свою учительницу, выкопанную где-то Чарльзом, который уверял, что фройляйн Гетгер помнит еще промотавшихся русских князей в Баден-Бадене. Как бы то ни было, ветхая фройляйн действительно не только не охладила любви своей ученицы, но и научила ее говорить с подлинно южным акцентом. В пятнадцать Джанет уже пробовала писать на немецком стихи. Но желание разобраться в своем Прошлом — что означало для Джанет разобраться в первую очередь в себе — оторвало ее и от этого увлечения.

Пожалуй, на сегодня было достаточно: чай допит, три обязательные странички исписаны, а часовая стрелка подползала к двенадцати — перерыву в занятиях, когда Джанет должна была появиться дома и, по требованию Селии, поесть как следует. Но апрельское солнце за низким окном сияло так маняще и столь редкое над Ноттингемом голубое небо было таким бездонным, что Джанет почувствовала: она не в силах сопротивляться этим соблазнам… И закинув на плечо свой желтый рюкзак свиной кожи, она направилась из кафе отнюдь не к дому, а совершенно в противоположную сторону — по направлению к кладбищу Бассетлоу.