Я потянул ее за рукав курточки, и она пошла, оглядываясь на ходу. Марья продолжала стоять посреди вестибюля, держа в руке пакет с просвечивающими через целлофан красными яблоками…
В машине девочка вдруг заплакала, и я даже растерялся немного:
– Юлька, что случилось?
– Ты видел… – захлебывалась слезами дочь. – Видел… как она похудела? А видел, какие рядом с нами сидели девушки? Мама тоже будет такая…
Действительно, возле нас в вестибюле сидели две девчонки лет по восемнадцать-двадцать с мамами. Одинаковые до ужаса – землистого оттенка лица, поразительная худоба… И парики. Искусственные, плохого качества парики, купленные явно на китайской барахолке, свалявшиеся от носки. Обе девочки жались к своим мамам и напоминали синих, ощипанных бройлеров… Мне тоже стало не по себе от этого зрелища, я вдруг ощутил себя просто непристойно здоровым, цветущим даже. И разозлился от этого.
Кое-как успокоив плачущую Юльку, я в душе дал себе слово больше ни за что не ездить в это жуткое место, именуемое Краевым онкодиспансером.
Оксана.
Облегчения не наступило. Наоборот, стало еще тяжелее. Максим постоянно спрашивал об отце, пришлось сказать, что Даниил в командировке (о, эта банальная, но, увы, вечная отговорка одиноких матерей!). Сын вроде успокоился, занялся уроками – каждый день приходила учительница, объясняла ему пропущенный материал, давала задания. Ходить в школу Максим по-прежнему отказывался, зеркала в нашей квартире оставались задрапированными. Даже зубы по утрам сын чистил, не глядя в зеркало «мойдодыра». У меня сжималось сердце, когда ребенок начинал философствовать на тему уродства и дальнейшей жизни с «таким лицом, как у орка». Спасибо дядюшке Толкиену, познакомил со всякой нечистью…
– Сынок, это ведь можно исправить, – пробовала объяснить я, но Максим не желал слушать:
– Я не хочу лечиться!
Свекор в ответ на мои просьбы поговорить с внуком откликался с готовностью, однако Максим и с дедом не желал обсуждать возможности операции. Только Даниил – и я это хорошо знала – мог изменить что-то в этой ситуации, но его не было. Я даже не знала точно, где он живет, скорее всего, у дядьки. И я решилась просить его о помощи, решилась ради Максима, ради того, чтобы ребенок смог нормально учиться, чтобы ходил в школу, как все его одноклассники, а не просиживал денно и нощно за компьютером. Было и еще кое-что – я нашла в его столе альбом с рисунками и поразилась тематике. С листов на меня глядели ужаснейшие монстры с длинными клыками, с лицами, искаженными в злобных гримасах, с когтями, с которых капала алая кровь. Все было выполнено черным карандашом, и только эти кровавые капли бросались в глаза вызывающей яркостью. Мне стало страшно – ведь это же ненормально, когда семилетний мальчик рисует такое.