Император из стали (Васильев) - страница 78

Откровенное письмо Демчинский неосторожно показал князю В. П. Мещерскому, так же, как он, имевшему право писать лично царю. Князь увидел в инженере «конкурента» и довел до сведения Николая II информацию о том, что заблаговременно ознакомился с письмом. Последовал высочайший приказ — и Демчинский потерял право писать лично царю.

Инженер пропал, но желание получать дополнительную информацию от людей, никак не связанных с властью, у Николая II никуда не делось. Так в жизни царя появился такой же, как и Демчинский, «человек ниоткуда» — Анатолий Алексеевич Клопов (*) — из семьи фридрихсгамского «первостатейного» купца, чиновник в Комитете железных дорог во Временном статистическом отделе. В 1880-е годы занялся самостоятельными статистическими исследованиями волжской хлебной торговли. Писал статьи и записки, обращаясь с просьбами к влиятельным лицам — графу Воронцову-Дашкову, Плеве, Суворину, пока его не представили царю. Государственный секретарь Половцов, знавший историю возвышения Клопова, рассказывал Марии Федоровне, что его, как «выдающегося по своему необыкновенному патриотизму, чистоте побуждений и отменному пониманию русской народной жизни» человека, рекомендовал царю Александр Михайлович. «Император, — рассказывал Половцов, — имел неосторожность не только принимать и выслушивать этого невежественного проходимца, но даже поручил ему, под предлогом составления подворных описаний в местностях, страдавших от голода, объехать Россию и представить государю настоящую картину народного бедственного положения, скрываемую от государя министрами».

Откровенность и простодушие Клопова, очевидно, очаровали царя, якобы заявившего после первой встречи со статистиком: «Я первый раз чувствовал себя так хорошо с этим искренним человеком». Искреннему человеку можно доверять, тем более что он ведет себя совершенно не так, как придворные льстецы, — в пылу спора может прижать царя в угол, взять за пуговицу. Этикета Клопов не признавал, откровенно говоря с Николаем о народных нуждах, конечно же, как он их понимал. Такой человек мог понравиться самодержцу, всегда желавшему видеть около себя бескорыстных и преданных людей. Но жизнь учит, что в простоте не всегда заключена правда. Более того — «простота хуже воровства», как гласит русская пословица. И Николай II, судя по всему, оказался заворожен именно такой простотой. «Клопов принадлежал к распространенному в России типу страстных, но неуравновешенных, неспособных к систематическому труду и логическому мышлению искателей и поборников правды, — характеризовал его императрице свой человек в окружении царя. — То, что, нарушая закон для восстановления справедливости к отдельному человеку, он нарушает самый государственный строй, — об этом Клопов думать не хочет, это ему неинтересно».