– Хорош или плох товар у этого пройдохи – ведомо одной лишь Мадонне, но он и вправду дал мне тридцать франков, чтобы заручиться расположением вашего сиятельства. Хотя и за такие деньги я бы его не порекомендовал, если ваше сиятельство знает более честного человека.
Среди прочих признаков известности, обусловленных моим богатством, было назойливое внимание матерей, озабоченных будущим замужеством своих дочерей. Темные очки, которые я всегда носил, ничуть не смущали этих хитроумных синьор. Наоборот, некоторые из них уверяли меня, что очки мне очень к лицу, – так сильно они желали заполучить меня в качестве зятя. Со мной церемонно знакомили юных девиц, не достигших двадцатилетнего возраста, краснеющих и бесхитростных, – или, точнее сказать, их выставляли на мое обозрение, словно рабынь на невольничьем рынке, хотя, надо отдать им должное, для столь нежного возраста они обладали чрезвычайной проницательностью и сообразительностью. Сколь бы молоды они ни были, они прекрасно понимали всю важность выгодной партии и, несомненно, строили в своих красивых наивных головках многочисленные изощренные планы, связанные с будущей свободой и наслаждениями, когда одна из них станет графиней Оливой и будет дурачить старого мужа в темных очках как ей заблагорассудится. Излишне говорить, что планам их не суждено было осуществиться, хотя мне весьма нравилось наблюдать за уловками, с помощью которых они пытались меня очаровать. Я ловил умильные взоры очаровательных глазок, слышал шепот восхищения моими «прекрасными седыми волосами» – «Как изысканно!», – наблюдал жеманные ухищрения, от мрачности до веселья, от ветреной радости до чарующей томности. Часто вечерами я сидел, непринужденно развалившись, на своей яхте и, усмехаясь про себя, наблюдал, как одна, а порой две или три интриганки благородных кровей напряженно ломали свои юные головки в поисках новых способов опутать старого миллионера, каковым они меня считали, священными узами брака. Я постоянно видел их глаза, сверкавшие при свете дня и делавшиеся влажными и мечтательными в мягком сиянии октябрьской луны. Они смотрели на меня с неясным томным желанием, которое было упоительно созерцать, и с восхитительным притворством! Я мог положить руку на пухлую белую ручку, и меня бы не отвергли, я мог сколь угодно долго сжимать маленькие цепкие пальчики, не вызывая раздражения. Таковы лишь некоторые особые права, даруемые богатством!
Во всех увеселительных мероприятиях, которые я устраивал – а их было немало, – разумеется, участвовали моя жена и Феррари. Сначала Нина отказывалась под печальным предлогом «недавней тяжелой утраты», но я легко ее уговорил. Я даже просил некоторых знакомых дам навещать ее и подкреплять их собственные уговоры моими, с благожелательностью и добродушием пожилого человека заявляя, что такой молодой женщине не следует зря тратить время и разрушать свое здоровье бесполезным трауром. Должен признаться, что она с восхитительной готовностью увидела в этом здравое зерно и быстро приняла получаемые ею многочисленные приглашения, хоть и всегда с хорошо разыгранной неохотой, говоря при этом, что соглашается лишь «потому, что граф Олива – очень давний друг семейства, знавший моего бедного покойного мужа еще ребенком».