Прошу вас, приходите немедленно. Стелла очень больна и хочет вас видеть.
– Кто это принес? – спросил я, ускорив шаг и знаком велев Винченцо следовать за мной.
– Старик, ваше сиятельство, Джакомо. Он плакал, весь трясся от горя и сказал, что у барышни горловая лихорадка – по-моему, он хотел сказать, что у нее дифтерия. Ей стало плохо посреди ночи, но няня решила, что ничего серьезного. С утра ей все хуже и хуже, и это очень опасно.
– За врачом, конечно же, послали?
– Да, ваше сиятельство. Так Джакомо сказал. Но…
– Но что? – быстро спросил я.
– Ничего, ваше сиятельство. Старик лишь сказал, что врач прибыл слишком поздно.
У меня упало сердце, к горлу подступили рыдания. Я остановился и велел Винченцо кликнуть извозчика – их пролетки стоят повсюду на главных улицах Неаполя. Я запрыгнул на сиденье и, приказав кучеру как можно быстрее везти меня на виллу Романи, сказал Винченцо, что не вернусь в гостиницу до вечера, после чего мы помчались по ведущей вверх дороге. Доехав до виллы, я увидел, что ворота открыты, словно меня ждали, а когда приблизился к главному входу, мне навстречу вышел Джакомо.
– Как ребенок? – нетерпеливо спросил я.
Он не ответил, лишь мрачно покачал головой и показал на человека с добродушным лицом, спускавшегося по лестнице. В нем я тотчас узнал известного врача-англичанина, жившего по соседству. Я повторил ему свой вопрос, он жестом пригласил меня пройти в боковую комнату и закрыл дверь.
– Дело в том, – прямо сказал он, – что случай очень запущенный. Девочка, очевидно, в последнее время находилась в ослабленном состоянии, поэтому легко подхватила витавшую рядом инфекцию. От природы организм у нее сильный, это я заметил, и, если бы меня вызвали, когда симптомы только начали проявляться, я бы ее вылечил. Няня сказала, что не решилась зайти в комнату к матери и побеспокоить ее после полуночи, иначе она позвала бы ее взглянуть на ребенка. К сожалению, сейчас я ничего не могу сделать.
Я слушал его словно во сне. Даже старая Ассунта не осмелилась зайти в комнату хозяйки после полуночи! Хотя ребенок мог быть серьезно болен и испытывать страдания. Причина была мне хорошо известна – слишком хорошо! Значит, пока Феррари наслаждался страстными объятиями и нежными прощаниями, мою малышку оставили бороться с болью и лихорадкой без материнской заботы и ласки. Не то чтобы они сильно помогли, но я, по своей глупости, надеялся, что хоть капелька женской добродетели оставалась в той, которую я напрасно считал первой и единственной любовью своей жизни! Доктор молча смотрел на меня, пока я стоял в задумчивости, и после паузы снова заговорил.