– Ты ведь мой папа, да? – спросила девочка. Ее лоб и щеки запылали еще сильнее.
Я не ответил, лишь поцеловал крохотную ручку, которую держал в своей ладони. Ассунта покачала головой.
– Ах, бедняжка! Ее время близится – она видит отца. А почему бы нет? Он так ее любил – и уж точно бы пришел за ней, если бы святые позволили.
Она упала на колени и принялась с жаром молиться, перебирая четки. А Стелла обняла меня ручкой за шею, полуприкрыв глаза, и заговорила, дыша все натужнее.
– Папа, у меня так горло болит! – жалобно произнесла она. – Ты можешь сделать так, чтобы оно прошло?
– Как бы я этого хотел, дорогая! – прошептал я. – Я забрал бы у тебя всю боль, будь это возможно!
Она с минуту помолчала, потом сказала:
– Как же долго тебя не было! А сейчас я сильно заболела, чтобы с тобой поиграть! – Тут ее лицо озарилось бледной улыбкой. – Вот погляди на Тото! – слабым голосом воскликнула она, когда взгляд ее упал на старенькую потертую куклу в костюме клоуна, лежавшую у ее кроватки. – Бедненький Тото! Он подумает, что я его больше не люблю, потому что у меня болит горло. Дай его мне, папа! – Когда я выполнил ее просьбу, она обняла куклу одной рукой и, держась другой за меня, добавила: – Тото помнит тебя, папа. Ты знаешь, что привез его из Рима, и он тоже тебя любит… но не так сильно, как я.
Ее темные глаза лихорадочно заблестели. Она вдруг перевела взгляд на Ассунту, стоявшую на коленях, обхватив руками седую голову.
– Ассунта!
Старуха подняла взгляд.
– Малышка! – отозвалась она, и ее старческий голос задрожал.
– Почему ты плачешь? – с неподдельным удивлением спросила Стелла. – Ты не рада видеть папу?
Слова ее оборвал острый приступ боли, отдавшийся во всем теле. Она ловила ртом воздух, едва не задыхаясь. Мы с Ассунтой осторожно приподняли ее и прислонили спиной к подушкам. Боль медленно уходила, но ее личико побелело и застыло, на лбу выступили крупные капли пота. Я попытался ее успокоить.
– Дорогая, тебе нельзя говорить, – умоляюще прошептал я. – Постарайся лежать смирно, и горлышко будет не так болеть.
Она посмотрела на меня с тоской в глазах. А через пару минут тихонько попросила:
– Поцелуй меня, тогда я буду хорошей.
Я нежно ее поцеловал, и она закрыла глаза. Прошло десять минут, двадцать, тридцать – она не шевелилась. Потом вошел врач. Он взглянул на нее, предостерегающе посмотрел на меня, после чего тихонько встал у изголовья кровати. Внезапно девочка проснулась и улыбнулась нам троим ангельской улыбкой.
– Тебе больно, дорогая? – тихо спросил я.
– Нет! – пролепетала она так слабо и робко, что мы все затаили дыхание, чтобы ее услышать. – Я почти выздоровела. Ассунта снова должна одеть меня в белое платье, ведь здесь папа. Я знала, что он вернется!