– Хорошо! – отметил я. – А что же сталось с синьором Феррари, когда эти два его друга оставили его одного?
– Больше особо нечего рассказывать, ваше сиятельство. Он поднялся по холму к себе в мастерскую, и я заметил, что он шел, как глубокий старик, понурив голову. Потом остановился и потряс кулаком в воздухе, словно кому-то грозя. Дверь он открыл своим ключом – и больше я его не видел. Я чувствовал, что он долго не выйдет на улицу. А когда повернулся, собираясь уходить, услышал рыдания.
– И это все, Винченцо?
– Все, ваше сиятельство.
Я молчал. Что-то в этом простом рассказе глубоко меня тронуло, хоть я и оставался решительным и непреклонным, как и прежде. Через несколько секунд я произнес:
– Вы прекрасно поработали, Винченцо. Вам известно, как сильно этот молодой человек меня оскорбил, и подобные клеветнические заявления заслуживают единственно правильного ответа. Для этого все уже приготовлено. Можете достать пистолеты, которые вы чистили.
– Вашему сиятельству известно, что сегодня Рождество?
– Я прекрасно об этом осведомлен, – несколько холодно ответил я.
Ничуть не смутившись, он продолжал:
– Только что, возвращаясь, я видел большого Николо – ваше сиятельство наверняка часто его видит, он виноградарь и, говорят, самый грузный человек в Неаполе. Три месяца назад он едва не убил родного брата – и что же! Сегодня ночью этот самый большой Николо пьет вино с тем самым своим братом, и оба крикнули мне, когда я проходил мимо: «Привет, Винченцо Фламма! Все хорошо, потому что сегодня святой день рождения Христа!» – Винченцо умолк и задумчиво посмотрел на меня.
– Ну, – спокойно отозвался я, – и какое отношение имеют ко мне большой Николо или его брат?
Мой камердинер замялся, посмотрел вверх, потом вниз и, наконец, просто ответил:
– Да хранят все святые ваше сиятельство от любых бед!
Я мрачно улыбнулся.
– Благодарю вас, друг мой! Я понимаю, что вы хотите сказать. За меня не бойтесь. Я сейчас собираюсь прилечь и отдохнуть до пяти часов или около того. Вам советую то же. А потом принесите мне кофе. – Я добродушно кивнул ему, вышел и прошел к себе в спальню, где рухнул на кровать прямо в одежде.
Спать не хотелось: голова моя была перегружена всем, что я пережил. Я вполне понимал чувства Гвидо – разве я раньше не страдал, как он теперь? Нет! Больше, чем он, ведь его в любом случае не похоронят живьем! Уж я об этом позабочусь! Ему не придется вырываться из ледяных объятий могилы, чтобы вновь вернуться к жизни и обнаружить свое имя обесчещенным, а свое место – занятым предателем. Что бы я ни сделал, я не стану пытать его так же, как пытали меня. Жаль, внезапная и почти безболезненная смерть будет для него слишком легкой.