Подобное сходство встречается довольно часто, и моя жена, хоть ее и обеспокоила моя похожесть на самого себя (!), была очень далека от понимания истинного положения вещей. Да и неудивительно. Какая женщина, знающая – насколько вообще можно что-то знать, – что ее муж умер и похоронен, способна хоть в малейшей степени допустить, что он, возможно, восстал из могилы? Да никакая! В таком случае у безутешных вдов появились бы причины быть более безутешными, чем они казались!
Вернувшись от Нины в то утро, я обнаружил, что в гостинице меня дожидается Андреа Луциани. Он сидел в вестибюле у входа, и я дал ему знак следовать за мной в мои апартаменты. Пораженный убранством гостиной, он замер на пороге и в нерешительности стоял, комкая в руках красную шляпу, хотя на его смуглом лице сияла дружеская улыбка.
– Входите, друг мой, – жестом радушного хозяина пригласил я, – и присаживайтесь. Весь этот безвкусный блеск бархата и позолоты, возможно, кажется слишком примитивным вам, чьи глаза так долго наслаждались сверкающим великолепием пенистых волн, дивного купола голубых небес и ослепительно-белых парусов «Лауры» в золотистых лучах солнца. Если бы я только мог жить вашей жизнью, Андреа! В подлунном мире нет ничего прекраснее.
Мои слова разбудили и воспламенили поэтический темперамент сицилийца. Он сразу же забыл об окружавшем его великолепии, сопутствующем богатству, без смущения прошел вперед и уселся в бархатное с позолотой кресло с такой непринужденностью, словно это был свернутый канат на борту «Лауры».
– Вы верно сказали, ваше сиятельство, – заметил он, блеснув белыми зубами из-под иссиня-черных усов, и его теплые глаза южанина сверкнули огнем. – Нет ничего лучше жизни моряка. Мне многие говорят: «Ах, Андреа, дружище! Настанет время, когда ты женишься и дома тебя будут ждать жена и дети, и дом этот покажется тебе милее переменчивых ветров и бурных волн». Но я, заметьте, совсем другого мнения! Женщина, на которой я женюсь, должна любить море, у нее должны быть не знающие страха глаза, чтобы смотреть в лицо штормам, а ее нежные слова должны звучать еще громче, чем биение волн о борт «Лауры», когда ветер крепчает! А что до детей… – Он рассмеялся. – Во имя Пресвятой Девы! Если в их крови не будет соли и силы, то не надо мне таких детей!
Я улыбнулся его горячности и восторженности, разлил по бокалам выдержанное «Монтепульчано» и предложил ему попробовать вино. Он отхлебнул и принялся расхваливать его букет, как и не снилось так называемым ценителям.
– Ваше здоровье, ваше сиятельство! – произнес он. – Желаю вам долгой и счастливой жизни!