— Чего спешишь? Зачем спешишь? — огрызнулся Иннокентий и тут же замолчал, о чем-то задумался.
Помолчав несколько минут, Баторов ощупал гранату и твердо сказал, крутнув головой:
— Нет, я отсюда так просто не уйду. Это что же получается? Бежали, бежали, а теперь добровольно катись назад? А утром снова беги сюда под японскими пулями!
— Что же ты предлагаешь?
— Да так… Кое-что придумал, — сверкнул глазами Баторов и сжал в руке гранату.
— Ты хочешь сейчас швырнуть этот гостинец?
— Чудак-человек! Зачем сейчас? Соображать надо…
— Тогда не понимаю, — прошептал Холодулькин.
— Подожди, поймешь. Все поймешь, — горячо заговорил Баторов, приподнимаясь на локоть. — Значит, так: ты пойдешь в роту один, а я останусь здесь. На рассвете начнется новая атака. Вот тогда я подкрадусь к доту и забросаю его гранатами. Теперь понял?
— Но ведь перед атакой бывает артподготовка, — возразил Холодулькин. — Тебя же накроют свои снаряды.
— Не накроют: воронка глубокая, — упрямо ответил Баторов. — А снаряд в воронку не ляжет. Фронтовики рассказывают: не было еще случая, чтобы второй снаряд ложился туда, где один уже побывал. В случае чего отползу назад…
— Ишь ты, подвел базу…
— Не в этом дело, дружище. Бригада не может стоять на месте.
— Это мне понятно. Но почему ты, а не я должен взрывать дот? — спросил Холодулькин.
— Мой план — мне и выполнять, — ответил Баторов. И, с минуту помолчав, тихо добавил: — Парторг я. Понял?
— Парторгов тоже убивают, — тихо возразил Холодулькин.
— Зачем ты про смерть говоришь? — озлился Баторов. — О жизни надо думать. И не только о своей. О друзьях надо думать.
…На рассвете снова загудели орудия. Началась атака. Рота вихрем сорвалась с места и устремилась к злополучному доту. Бежали быстро, во весь рост и, только выбежав на середину склона, стали пригибаться к земле. В считанные минуты достигли места, где захлебнулась вчерашняя атака. И тут снова заговорил вражеский пулемет. Уцелел, проклятый!
Цени атакующих прижались к земле. Бойцы, насупившись, с ненавистью глядели вверх, туда, где в предрассветном тумане еле виднелось изрытое снарядами темя высоты и торчавший на нем полуразрушенный дот. И вдруг в клочьях утреннего тумана среди вывороченных камней они увидели солдата.
— Ребята! Это же он ползет! Он! — крикнул Холодулькин.
Автоматчики сразу узнали Баторова. Узнали по хватке, проворству. Он ловко и споро подбирался к доту, держа перед собой серый клубок перекати-поля. И казалось, не полз, а плыл, рассекая упругие волны.
Японский пулеметчик все строчил и строчил по залегшей цепи. Он не заметил грозящей ему опасности. А серый клубок уже подкатился к доту. В амбразуру полетели одна за другой две гранаты. Два сильных взрыва потрясли утренний воздух. Пулемет захлебнулся.