Перекресток (Иванова) - страница 10

— Эта девчонка чуть не прирезала своего начальника, — ухмыльнулся на это мой «Ванек». — Ножницами, прикинь?

— Эй, — на этот раз голос подала я, желая осечь разговорившегося охранника, — не забыли ли вы, Иван, о презумпции невиновности? Моя вина ведь еще не доказана, не кажется ли вам?

Ванек оставил мой вопрос висеть в воздухе и, вновь ухмыльнувшись, повел меня дальше.

Слава богу, мне крупно повезло, и в камере я оказалась одна. Не представляю, что бы я делала, если бы мне пришлось делить ее с сомнительными криминальными личностями. Оставшись в одиночестве, я скинула туфли и взобралась на единственное здесь место для сидения — узкую скамью — прямо с ногами. Распустила тугой пучок на затылке, высвобождая волосы. Со вздохом отметила, что те снова нереально отросли, хотя подстригала их чуть ниже плеч не далее как месяц назад, теперь же они доходили мне почти до середины спины. И что это с ними стряслось в последние годы? Чем больше их подстригаю, тем быстрее отрастают… Я даже осветлять их перестала, поскольку приходилось это делать чуть ли не каждую неделю, чтобы выглядеть более менее опрятно. И от любимой челки избавилась по той же причине…

Я огляделась: четыре стены, маленькое окошко под потолком. Тюрьма. Самая, что ни на есть настоящая. Во всяком случае, для меня.

Я всхлипнула, чувствуя, как трескается и разлетается на части мой неизменный излюбленный панцирь «невозмутимой леди, которой все нипочем», и из него вылезает настоящая Диана, слабая, беззащитная, во всем сомневающаяся. Диана, которую никто из моего окружения не знает и даже не подозревает о ее существовании. Разве что только мама. Мама… Воспоминание о самом близком человеке сорвали тот самый защитный механизм, что до этого момента еще сдерживал мои слезы, и они сплошным потоком хлынули из моих глаз. Мамочка, ну что я за неудачница? Ну почему это произошло именно со мной? И что вообще происходит со мной?..

Перед глазами встало одутловатое лицо моего начальника Дмитрия Александровича, его похотливо бегающие глазки и вечно влажные мясистые губы, и меня аж передернуло от отвращения. Он давно уже пытался приставать ко мне, забыв обо всех нормах приличия, и, наверное, другая на моем месте уже либо пожаловалась на него вышестоящему начальству, либо попросту уволилась (что, впрочем, одно и то же). Но хорошо оплачиваемую работу, которая досталась мне с таким трудом и устраивала во всех отношениях, кроме непосредственного начальника, терять не очень-то хотелось… Я ведь так стремилась к этой должности… А сегодня ненавистный Смирницкий вызвал меня к себе под каким-то идиотским предлогом и, идя к нему, я уже догадывалась, что может за этим последовать, но выбора у меня не было. Действительность же превзошла все мои ожидания: Смирницкий практически сразу же перешел от слов к действию, молниеносно зажав меня в угол. Его толстый живот тесно упирался в меня, перекрывая дыхание, а потные липкие ручонки забрались мне под пиджак, пытаясь проникнуть еще дальше под блузку. При этом он часто-часто дышал и нашептывал мне на ухо угрозы, что-то из разряда, если я не соглашусь быть с ним, то мне несдобровать, а если хоть пискну об этом — и того хуже… Но пищать я не собиралась, как и кричать — я прибывала в таком ужасе, что, кажется, потеряла голос. Зато мозги мои от страха начали работать в усиленном режиме, прикидывая, как мне избавиться от этого тюленеподобного тела, именуемого моим начальником, с минимальными потерями. Активно, но тщетно сопротивляясь Смирницкому, я с тоской посмотрела на его рабочий стол, заваленный бумагами и папками, где также заманчиво лежали перьевая ручка, остро заточенный карандаш, ножницы и ножик для бумаги. Что-нибудь из них вполне могло сойти за защитное оружие: даже небольшая царапина, возможно, отрезвила бы похоть моего начальника. Тем временем Смирницкий предпринял поползновение под мою юбку, и я в полнейшем отчаянии, смешанном с ненавистью подумала, с каким бы удовольствием сейчас воткнула бы в этого урода что-нибудь острое, чтобы он отстал от меня навсегда. Я вновь глянула на лежащие на столе ножницы, и вдруг под моим взглядом они начали медленно подниматься вверх. Я испытала такой шок, что на время замерла, забыв о сопротивлении, а ножницы тем временем, будто управляемые чьей-то невидимой рукой, резко понеслись вперед и, как по заказу, воткнулись сзади в плечо моего начальника. Я закричала даже раньше, чем взвыл от боли раненный Смирницкий, а через минуту весь наш аналитический отдел под предводительством длинноногой секретарши Настеньки ворвался в кабинет начальника… Настенька, увидев окровавленного Дмитрия Александровича, вначале присоединилась к нашему крику, а после, собравшись, стала набирать 03, а следом (явно, с целью выслужиться) — и 02… Я же забился в самый дальний угол, опустившись на корточки, и просидела там, дрожа, до самого приезда скорой и полиции. Бригада скорой помощи водрузила на носилки и забрала с собой моего начальника, а полицейские принялись за меня. Правда, мой невразумительный рассказ о самостоятельно летающих ножницах их, безусловно, не убедил и, уж точно, не впечатлил. Зато последние слова Смирницкого, перед самым его отъездом в больницу, о том, что я это сделала нарочно, что я угрожала ему, так как он отказался повысить мне зарплату, и что он давно заподозрил меня в некой невменяемости, оказал на полицию нужное действие, и они охотно стали отрабатывать эту версию. Так я оказалась вначале в полицейском участке, а после и в этой ужасной камере… И такими темпами меня уж точно отправят в настоящую тюрьму лет эдак на… Не знаю, насколько, так как я безумно далека от юриспруденции, но нахождение в местах лишения свободы даже неделю меня просто убьет. Да еще и адвоката знакомого у меня, конечно же, не было. Впрочем, родственников или близких друзей, которые бы могли нанять его, в Москве тоже не было (все они остались в родном Сочи). А московские приятели не в счет. Итак, по прошествии полутора лет моего обитания в столице, я оказалась одна одинешенька со своими проблемами…