– Неужели того что мы сделали, будет достаточно для свержения болгарского царя с его трона? – с недоверием спросил Михаил.
– Ну как тебе сказать, Миша… – задумчиво произнес полковник Рагуленко, чиркнув спичкой и выпустив первую струю густого белого дыма, – говоря языком двадцать первого века, политический рейтинг у Фердинанда на уровне мусорного. Он, конечно, не президент и не премьер, и не обязан подтверждать свое право на власть регулярными голосованиями, но свергнуть Фердинанда все же проще, чем любого другого монарха. Вот соберется Великий Народный Хурал (или как там в Болгарии называется эта контора) – и пошлет подальше князя Фердинанда, как во времена твоего папеньки уже послали предыдущего князя – кажется, Александра Баттенберга…
– Не думаю, что это будет так просто, – скептически поморщился Михаил, – в распоряжении Фердинанда имеется немалое влияние и, наконец, полиция, которая может арестовать любого смутьяна. Павел Павлович особо настаивал на том, чтобы мы довели это дело до конца, но не думаю, что из этого получится что-нибудь путное. Мы только разозлим его, и не более того.
Полковник Рагуленко отрицательно покачал головой и, вытащив папиросу изо рта, сказал:
– Ничего он не сможет сделать, кроме как бессмысленно трепыхаться. Ты, Миш, просто еще не видел моментов, когда народ – я имею в виду весь народ – разом отказывает своему правителю в преданности, и тот остается только при ближайшем окружении и немногочисленной группе поддержки. В полиции ведь служат такие же болгары, как и те, кого они призваны усмирять, и им точно так же обидно за поруганные национальные идеалы. Ты предложил Фердинанду две самые сладкие конфеты для любого болгарина: границы тысяча восемьсот семьдесят восьмого года и полная независимость, а он бросил их наземь и растоптал. Как только об этом станет известно, от него отвернутся все, включая и тех, кто должен защищать его власть по долгу службы. Позади него вдруг возникнет пустота, а впереди соберется толпа, яростно ревущая: «Распни его, распни!». И цивилизованная абдикция при этом далеко не худший вариант… – Немного помолчав и не дождавшись реакции собеседника, он как бы нехотя добавил: – Именно от подобной судьбы и возникающего при этом «восхитительного» чувства бессилия мы и избавили твоего брата Николая, когда организовали тихую и мирную передачу власти сестрице Ольге. Даже у абсолютного монарха, получившего свою власть по наследству от длинной череды предков, есть некий негласный общественный договор, заключенный им со своим народом. Как ты думаешь, почему твою сестру буквально все слои общества обожают и готовы носить на руках, а ничтожная кучка диссидентов ведет себя тихо-тихо из опасения при первом же вяке сразу простонародно получить в морду? Да только потому, что императрица Ольга на сто двадцать процентов соответствует народным представлениям об идеальной монархине, матери отечества, гаранте справедливости, защитнице всех сирых и обездоленных. И национальная гордость при ней тоже на высоте: броненосные корабли строятся, армия крепка, а продвижение по службе все чаще и чаще делается не по знакомству или по родству, а в соответствии с заслугами и талантами.