Джорджия просто посмотрела на меня, словно видела меня насквозь. Но затем пожала плечами и закрыла тему. Мы прошли через кухню, и я извинился за нехватку мебели. В конечном итоге мы сели у стены в обеденной комнате, положив альбом на колени. Таг суетился на кухне и поприветствовал Джорджию широкой улыбкой, спрашивая о Кассе.
– Ну что, тебя уже сбрасывали сегодня, Джорджия?
– Не-а. Такое редко случается. Я научилась выжидать, пока они освоятся.
– Скоро он даст тебе свою голову, – пробормотал я. Джорджия резко на меня посмотрела, и я снова мысленно обругал себя.
– Я бы хотел как-нибудь посмотреть на твои тренировки. Мы с Моисеем объездили весь мир, и я очень давно не проводил время с лошадьми. Может, ты позволишь мне прокатиться разок, прежде чем мы уедем?
Таг улыбнулся и подмигнул ей, а затем извинился перед нами и направился к выходу. Я не упустил из виду, как вздрогнула Джорджия, когда он упомянул наш отъезд.
– Я собираюсь в Нифай, чтобы немного развеяться, и, возможно, даже сыграю в бильярд. Та пивнушка по-прежнему на месте?
– Да. Только мы здесь не называем ее пивнушкой, Техас. Это уж как-то слишком. Мы называем ее баром. Но там есть бильярд, и, если тебе повезет, ты найдешь себе соперника, который еще будет держаться на ногах, – сухо ответила Джорджия.
– Ты это слышал, Моисей? Она дала мне прозвище! Один – ноль в пользу Тага! – он заржал, как конь, и ушел прежде, чем я смог ответить.
Джорджия посмеялась, а вот мне захотелось догнать Тага и надрать ему зад. Он не всегда понимал, когда стоит заткнуть рот.
Но едва он ушел, мне стало отчаянно его не хватать.
Без него в доме стало слишком тихо, и мы с Джорджией застряли в пустой комнате, не зная, что сказать, и в то же время желая высказать все. Сидеть с ней казалось одновременно правильным и ужасно неправильным. Наши плечи соприкасались, вытянутые ноги лежали рядом на полу. Глубоко вдохнув и встряхнув рукой, Джорджия открыла альбом и заполнила тишину фотографиями.
На них была усталая Джорджия с неопрятной косичкой и темными кругами под глазами. Она смотрела в камеру со слабой улыбкой, держа на руках черноглазого младенца с красным лицом и в синей медицинской шапочке. Были и фотографии ножек в складочках и крошечных кулачков, голой попы и черных кудряшек. Все зафиксировано до мельчайших подробностей, словно она замечала и ценила каждую мелочь.
Время шло, а мы продолжали листать страницы. Кричащий младенец со сморщенным личиком превратился в улыбающегося малыша с двумя зубами и слюнями на подбородке. Скоро зубов стало четыре, потом шесть, а затем Эли отпраздновал свой первый день рождения, и его торт был больше него самого. На следующем снимке он сжимал в кулаках глазурь, и на его голове красовался бант. На следующем бант исчез, и его сменили комки глазури.