От этого я тихо хихикнула. Моисей какой угодно, но только не незаметный. Его шестимесячное пребывание в Леване в 2006-м было сродни нескончаемому салюту – буйство цвета, взрывы, периодические небольшие пожары и клубы дыма.
Я светила фонариками вперед, по бокам и назад, чтобы точно ничего не упустить. Как вдруг луч правого фонарика прошелся по чему-то, забившемуся у дальней стены, и, подпрыгнув от неожиданности, я уронила его и пнула в сторону темного силуэта. Фонарик, вращаясь, покатился по полу. Когда он остановился и посветил в том направлении, куда я шла, то не явил мне ничего, кроме бетонного пола и чьих-то ног.
Я взвизгнула и крепко сжала оставшийся фонарик, направляя его вверх и по кругу, чтобы увидеть, с чем я имею дело. Или кем. Свет упал на лицо, и я снова закричала, из-за чего луч подскочил и осветил еще одну склоненную голову, а затем вздернутый подбородок. Мой страх сменился невероятным облегчением, поскольку лица оставались неподвижными, и я поняла, что нашла рисунки Моисея, состоящие из танцующих силуэтов и переплетенных тел, которые занимали больший участок стены. Я остановилась и подобрала второй фонарик, радуясь, что, несмотря на мою неуклюжесть, не лишилась дополнительного источника света.
Рисунок был чуть ли не эксцентричным, но куда более целостным, чем смазанные, исполненные ужаса изображения на стенах Кэтлин Райт. Ужас был в самом Моисее, а не в его творениях, как бы странно это ни звучало. Он был испуган, и это чувствовалось в каждом мазке кисти. То, что предстало передо мной сейчас, выглядело иначе. Рисунок изобиловал радостью, причудами и чудесами и представлял собой загадочные зарисовки, бессмысленно разбросанные по всей стене. Совершенно бессмысленно. Это напомнило мне нашу беседу о любимых вещах и ценных воспоминаниях, и я задумалась, не были ли передо мной просто пять плюсов, умноженные десятком участников, которые также изображались на стене. Я направляла свет на каждую зарисовку, пытаясь как-то соединить ее со следующей. Возможно, дело было в темноте и невозможности осветить всю картину целиком, но она выглядела по-другому. Кое-какие части я помнила, но Моисей определенно добавил новые. Я видела рисунок в октябре. Он уехал в конце ноября. И за этот отрезок времени картина разрослась.
А затем я нашла ее. Лицо, которое застряло в моей голове и не давало покоя последние две недели.
Я направила оба фонарика на ее лицо, чтобы рассмотреть его получше, и она укоризненно взглянула на меня в ответ. Свет над ее головой напоминал библейский ореол. Мне стало немного дурно и более чем тревожно, когда я поняла, что знаю ее. Это то же лицо, которое я увидела на свежевыкрашенной стене, когда пришла за фотоальбомом к Моисею. Быть может, всему виной ракурс или выражение ее лица, но если на стене Кэтлин Райт она просто показалась мне знакомой, то сейчас я быстро ее узнала. Мы были знакомы. Однажды.