Моисей
Вокруг было светло, я чувствовал себя в безопасности и прекрасно осознавал, кто я и где я. Рядом стоял Эли, держа меня за руку, и нам навстречу шли остальные. Вряд ли я смог бы изобразить все это на холсте, но порой что-то легче передать красками, чем словами. Впрочем, даже несмотря на легкое мерцание и неизменное свечение вокруг меня, мое внимание оставалось прикованным к Эли. Он задрал подбородок и окинул мое лицо изучающим взглядом. А затем улыбнулся.
– Ты мой папа.
Я узнал его детский голосок по воспоминаниям, которыми он делился со мной, но сейчас он звучал четко, можно даже сказать кристально-чисто.
– Да, – кивнул я, глядя на него сверху вниз. – А ты – мой сын.
– Я Эли. И ты меня любишь.
– Так и есть.
– Я тоже тебя люблю. И ты любишь мою маму.
– Да, – прошептал я, жалея от всей души, что Джорджия этого не видит. – Мне ненавистна мысль о том, что она осталась одна.
– Она не будет одна вечно. Время летит так быстро, – рассудительно, даже деликатно заметил Эли.
– Думаешь, она знает, как сильно я ее люблю?
– Ты подарил ей цветы и попросил прощения.
– Да.
– Ты целовал ее.
Я лишь кивнул.
– Ты рисовал ей картины и обнимал ее, когда она плакала.
– Да…
– И смеялся с ней.
Я снова кивнул.
– Все это говорит о том, что ты любишь ее.
– Правда?
Эли настойчиво закивал. Затем помолчал несколько секунд, словно обдумывал что-то. И снова заговорил:
– Знаешь, иногда нам дается выбор.
– Что? – спросил я.
– Иногда ты можешь принять решение сам. Большинство людей остаются. Тут хорошо.
– Ты решил остаться?
Эли покачал головой.
– Иногда выбора нет.
Я ждал, упиваясь его видом. Он выглядел так отчетливо, таким настоящим и прекрасным, что мне хотелось сжать его в объятиях и никогда не отпускать.
– Эли, за тобой кто-нибудь пришел, когда ты умер? – спросил я чуть ли не с мольбой в голосе. Мне было необходимо знать.
– Да, Пиби. И бабушка.
– Бабушка?
– Твоя мама, глупенький.
Я широко улыбнулся, потому что он так сильно напомнил мне Джорджию, но улыбка быстро испарилась.
– Я не знал, будет ли тут моя мама. Она была не очень хорошим человеком, – мягко ответил я. Меня удивило, что он зовет ее бабушкой, словно она справлялась с этой ролью так же хорошо, как Пиби.
– Некоторые люди хотят быть плохими. Некоторые – нет. Бабушка не хотела.
Это была такая простая концепция, такой детский, но в то же время мудрый взгляд на добро и зло, что я не нашелся, что ответить.
– Можно я обниму тебя, Эли?
Он улыбнулся и тут же кинулся мне в руки, обнимая меня за шею. Я уткнулся лицом в его кудряшки, и его шелковистые темные пряди защекотали мне нос. От него пахло детской присыпкой, свежим сеном и постиранными носками. Я услышал легкий аромат духов Джорджии, словно она точно так же обнимала Эли перед тем, как он покинул ее, и он забрал ее запах с собой. Он был теплым и непоседливым, его щека, прижатая к моей, – мягкой и гладенькой.