Бабушка прибежала в полицейский участок с разметанными седыми волосами и выражением лица, обещавшем неприятности. К счастью, не для меня, а для офицера, который не счел нужным ей позвонить, пока меня допрашивали. Мне восемнадцать. Они не обязаны ей звонить, но все равно быстро притихли под гнетом ее ярости, и уже через час меня выпустили, взяв обещание, что я закрашу свой рисунок. Оставалось лишь надеяться, что Молли не вернется из-за этого. А вот когда мы приехали домой, Пиби спустила на меня всех собак.
– Зачем ты это делаешь? Разрисовываешь стены, амбары, школьные доски? Ты расстроил мисс Мюррей, попал под арест, а теперь это? Хватит! Или, ради бога, попроси сначала разрешения!
– Ты знаешь, зачем, Пиби.
Это правда. Маленький скелет в шкафу нашей семьи. Мои галлюцинации. Видения. От медикаментов, которые меня заставляли пить большую часть жизни, становилось только хуже. Они были созданы для людей с абсолютно другими проблемами, но когда одни лекарства не срабатывали, мне сразу же прописывали новые. Я провел всю свою жизнь в кабинетах врачей – подопечный государства, враг государства. Ничего не помогало, но медикаменты я перестал принимать только после того, как переехал жить к Пиби. Никто даже не задумывался, что, возможно, это не галлюцинации. Что, возможно, все именно так, как я говорю.
– Я не могу попросить разрешения, Пиби. Потому что тогда мне придется объясниться, и люди могут мне отказать. И что мне делать в таком случае? – По-моему, это звучало как вполне обоснованный аргумент. – Легче просить прощения, чем разрешения.
– Только если тебе пять! А не восемнадцать, с посещением полицейского участка за спиной! Если так продолжится, ты окажешься в тюрьме, Моисей.
Бабушка явно была расстроена, и из-за этого я чувствовал себя дерьмово.
Я беспомощно пожал плечами. Эта угроза была мне не нова и уже не особо пугала. Вряд ли в тюрьме будет хуже, чем сейчас. По крайней мере, я слышал, что там полно бетонных стен. Но там не будет Пиби. И Джорджии. Вероятно, я ее никогда больше не увижу. Хотя она и так считала меня психом, так что не знаю, почему меня это заботило.
И все же…
– Это пустая трата твоего времени, Моисей. Просто невероятная! Твои картины замечательные, они вызывают восхищение! Ты мог бы наладить свою жизнь благодаря этому дару. Ради всего святого, просто рисуй! Тихо и в уголке. И все будет прекрасно! Зачем тебе разрисовывать чужие амбары, мосты, стены и двери?
Пиби возмущенно всплеснула руками. Увы, но я не мог ей объяснить.
– Я не могу просто прекратить. Это единственное, что делает мою жизнь терпимой.