Ее больной очнулся только к вечеру.
Зина вошла в хижину с охапкой свежих цветов, собираясь поставить их на столе. Глаза незнакомца были открыты. Он с недоумением смотрел на нее.
Она растерялась, хотя давно ожидала этой минуты. Положив цветы на стол, стояла молча, опустив руки, ожидая вопроса «где я?», и соображала, что должна будет ответить.
— Вы… кто? — тихо, но отчетливо спросил незнакомец.
Зина заметила, каких трудов ему стоили эти два коротеньких слова. Конечно, он был еще слаб, очень слаб, и это сразу вернуло ей уверенность.
— Я потом расскажу, — сказала она, наклоняясь к нему и поправляя одеяло, — вы очень ушиблись, вам нужно спокойно полежать. Вы хотите есть?
Он отрицательно качнул головой.
— Нет… пить!
Зина выскочила и вернулась с берестяной чашкой, наполненной бульоном. Но незнакомец вдруг забеспокоился и отвернулся от чашки.
— Одежда моя… где?
— Она была мокрая, я ее повесила сушить, — ответила Зина.
— Там… в кармане…
Зина поняла и показала на стол:
— Все ваши вещи я положила вот сюда.
— Индикатор…
Она взяла со стола черный футляр, похожий на готовальню.
— Вероятно, вот этот прибор?
Незнакомец слабо шевельнул рукой. Зина остановила его:
— Сейчас индикатор вам не нужен. Я положу его вот здесь, возле вас на стол.
— Проверить…
— По-моему, он работает. Во всяком случае лампочка в нем зажигается. Вот посмотрите.
Зина повернула индикатор стрелкой в конец озера, нажала кнопку. Отблеск красного света упал на ее лицо.
— Видите?
— Горит… — незнакомец успокоенно закрыл глаза.
Волнение исчерпало последние крохи энергии, и он погрузился в прежнее полуобморочное, полусонное состояние.
Зина бережно положила прибор на стол и вышла озабоченная и даже расстроенная.
Ее не удивило, что, очнувшись, незнакомец в первую очередь вспомнил о каком-то там индикаторе. Очевидно, это был очень нужный в его работе прибор, а Зина по отцу еще знала, как самозабвенно относится настоящий геолог к своим поискам, особенно, если чувствует близость цели.
Ее беспокоило другое.
Она помнила, с каким недоумением незнакомец ее разглядывал. И только теперь подумала, что, вероятно, довольно-таки странно выглядит в своей меховой одежде. И, пожалуй, странно — это наиболее мягкое определение ее внешности.
Меховые трусики оказались разодраны, очевидно, утром, когда она ползла по берегу за гусем. На коротенькой меховой курточке, надетой прямо на голое тело, кое-где оборвались застежки.
— Ужас!.. На кого же я похожа! И как я не сообразила этого, раньше.
Зина запахнула развевающиеся полы курточки, чувствуя, как у нее загорелись щеки.