И осталась им недовольна.
Лицо загорело до черноты. Кожа на носу и щеках огрубела и облупилась, брови выцвели — и все это, по ее собственному мнению, придавало ей немного глуповатый вид.
«Как у Иванушки-дурачка!» — подумала она.
Волосы она стягивала ремешком на затылке. Теперь Зине казалось, что ее прическа напоминает малярную щетку, бывшую в употреблении. Она попробовала распустить волосы и решила, что так еще хуже.
— Чучело! — заключила она сердито. — Хоть сейчас ставь на огород. Ужас, какое страшилище!
Зина довольно долго разглядывала себя и, вероятно, могла бы разглядывать еще дольше, но вовремя вспомнила, что больной может проснуться, и заторопилась к берегу.
— Пожил бы кто-нибудь на моем месте, — утешала она себя по дороге, сильно взмахивая веслом, — не то что крема от загара, мыла, простых ножниц и тех нет.
Она застала Липатова сидящим на постели. Он уже успел надеть куртку и брюки. По измученному лицу было видно, чего это ему стоило. Тут же возле кровати лежали сапоги.
— Ах, вот как, — всерьез рассердилась Зина. — Так-то вы держите ваши обещания?
— Но я же никуда не пошел, — защищался Липатов. — Дожидаюсь вас, чтоб вы разрешили мне прогуляться по лесу.
— Я могу разрешить вам только одно — лечь обратно в постель.
— Но я уже здоров.
— Это пока не особенно заметно, — возразила Зина.
— Мне полезно двигаться, — настаивал Липатов.
— Вы уже сегодня двигались и знаете, к каким результатам это привело. Ложитесь. И не спорьте, ведь вы же сами знаете, что все равно будет по-моему.
Зина говорила без тени улыбки. Липатов собирался возмутиться, но сдержался.
— Теперь я вижу, на кого вы больше всего походите.
— Именно?
— На женщину времен матриархата.
— Тем лучше, — согласилась Зина. — Вообразите, что это на самом деле так, вам легче будет меня слушаться.
— А если я не послушаюсь?
Зина видела, что Липатов уже согласился с ней и шуткой прикрывает свое отступление. Она помогла ему.
— Тогда я поступила бы так, как поступали в этом случае женщины из матриархата.
— Как же?
— Я бы связала вас.
И она улыбнулась.
Зина считала, что ей не придется больше зимовать в провале, и решила некоторую зимнюю одежду перешить на летнюю, учтя при этом новые, неожиданно возникшие требования к туалету.
Удобнее всего сделать это сейчас, ночью. Она зажгла самодельную свечу в своей кладовой, которая теперь стала ее комнатой, и занялась перекройкой одежды.
С трудом продергивая толстую нитку, Зина прислушивалась — больной спал беспокойно, часто ворочался, при каждом движении настороженно поскрипывали доски лежанки. Потом он успокаивался, и Зина опять начинала шить.