— Лера? Как Галя перенесла? — раздался его встревоженный голос.
— Плохо. Ничего не говорит и ни на что не реагирует, — снова посмотрела на мать с надеждой: вдруг придет в себя и захочет поговорить с мужем. Но она даже не шелохнулась.
— А ты? Ты как?
— А я… за мать переживаю.
Что еще могла сказать? Что чувствует странное опустошение? Или соврать, что скорбит? А за мать и вправду страшно, для нее смерть Лии — сильный удар, хоть бы не слегла.
— Завтра приеду.
И он действительно приехал на следующий день и немедля занялся подготовкой к похоронам. Лера была ему очень за это благодарна, потому что заниматься всем этим у нее просто не было сил. Дома царила невыносимая атмосфера скорби, она давила, как могильная плита, гнала из дома прочь, но Лера не спешила уходить, не могла оставить мать в таком состоянии. Часто заглядывала к ней в комнату и видела, как безвольно лежит она на кровати и отрешенно смотрит перед собой. И при этом ни одной слезы. Как манекен. Жуткое зрелище. Такого не было даже десять лет назад, когда родители узнали об аварии. Правда, тогда тело не нашли, в их сердцах теплилась надежда, может, поэтому они не сошли с ума от горя. А сейчас уже не было никакой надежды. Амелия осталась только на фотографии, перевязанной скорбной черной лентой. Взяла ее в руки и внимательно посмотрела на сестру: красивое лицо сияет улыбкой, а в глазах застыла боль. Лера помотала головой. Нет, не показалось. Эта фотография много лет стоит на тумбочке в комнате матери, сколько раз смотрела на нее, а только сейчас заметила, что во взгляде Лии замерла боль. Может, раньше не замечала, потому что считала, что она не способна что-то чувствовать? Видимо да. На этом снимке сестра пока еще ветреная и беззаботная девушка, не подозревающая, какие напасти ждут впереди. Хотя этот взгляд… в нем словно предчувствие беды. А ведь фотография сделана незадолго до того, как она познакомилась с Матвеем. Через несколько месяцев жизнь этой девушки повернет совсем в другую сторону…
Отставила фото, присела на стул рядом с кроватью и перевела взгляд на женщину, исхудавшую и поседевшую за один день.
— Мам, — тихонько позвала ее, но та никак не отреагировала. По-прежнему лежала пустым мешком и смотрела невидящим взглядом в одну точку.
— Ну нельзя же так… — продолжила, прикоснувшись к ее руке. Пальцы какие холодные! Хотя в квартире тепло… На всякий случай укрыла ее пледом. И снова никакой реакции.
И так день за днем. Даже отец не мог привести ее в чувство. Максимум, чего он добился, — заставил ее сесть в кровати и поесть бульон. Причем кормил ее сам, с ложечки. Она совершенно ничего не понимала и продолжала молчать. А у Леры сжималось сердце.