А Хэтч и Мэйсон полагали, что партия солдат будет примерно тысяча четыреста человек. Правда, Мэйсон уже начал беспокоиться, что палубы судна просто рухнут под общим весом, и их наскоро укрепляли бревнами. Тем не менее, он брал на борт всех, кого ему присылали. В конце концов и он начал протестовать, видя, что пароход осел так, что вот-вот начнет черпать воду бортами, но его протесты были проигнорированы.
В девять часов вечера 24 апреля «Султана» медленно отошла от пристани Виксбурга и направилась вверх по реке.
Уильямс и Спид были в шоке, когда после отхода прохода сели подсчитывать общее количество убывших на «Султане». Они воткнули на пароход около двух тысяч ста солдат, притом, что там было уже около сотни гражданских пассажиров и восемьдесят пять человек команды.
В Хелене, штат Арканзас, чуть не наступил конец плаванию: на пристань пришел фотограф Томас У. Бэнкс, и солдаты подались на одну сторону парохода, чтобы попытаться попасть в кадр. «Султана» опасно накренилась.
Та самая фотография
И в Виксберге, и в Хелене, и в Мемфисе механики пользовались стоянкой, чтобы укрепить заплатки на котле.
В семь часов вечера 26 апреля пароход достиг Мемфиса, штат Теннесси. Здесь было выгружено 120 тонн сахару, после чего пароход перешел к арканзасскому берегу, в Хоупфилд, и принял на борт тысячу бушелей угля.
В два часа утра «Султана» была в семи милях к северу от Мемфиса.
И тут в нашей повести о капитане Мэйсоне, жадном ублюдке, можно поставить точку.
Я проснулся от толчка в бок.
Надо мной склонился какой-то человек и прокричал:
— Вставай! На пароходе пожар!
Какой пожар, на каком пароходе и почему человек говорит мне это по-английски? И где вообще я?
Английские слова – это потому, что я в Америке.
А пароход почему? Я никак не мог понять, а потом вспомнил: так я же умер! Или нет: я сошел с ума! Или нет…
Все еще пытаясь сообразить, где я и что за пароход, я приподнялся и осмотрелся вокруг. На палубе почти все спали: и люди, и свиньи, и только какой-то парень (а, Джейк, я его помню) пытался добудиться то до одного человека, то до другого. Кто-то просыпался, но проявлял не больше понимания, чем я.
Пароход горел. Ночной ветер раздувал пламя, и мне быстро стало понятно, что оставаться на пароходе не стоит. Я находился довольно далеко от огня, но тем не менее, когда на минуту-другую менялся ветер, меня охватывало таким жаром, что еще чуть-чуть – и начнут потрескивать волосы.
Снова окунаться в ледяную воду?
Да, приятного мало, но не гореть же…
И не осмотреться: от пламени окружающая река казалась еще более темной, беспросветной. Где там берега? Непонятно. Днем как-то поуютней было. Да и не спрашивал днем никто, хочу я в воду или нет: просто зашвырнули неведомые силы – и все.