"Далее, первичные субстанции благодаря тому, что они субъектны всему остальному и все остальное либо сказывается о них, либо в них находится, называются субстанциями в собственном смысле слова. И как первые субстанции относятся ко всему прочему, так же ко всему остальному относятся виды и роды первичных субстанций. О них ведь сказывается все остальное: действительно, некоего человека назовешь грамотным, следовательно, назовешь грамотным и человека и животное; так же и во всем прочем" [39].
Это доказательство той же вещи, посредством которого [Аристотель] достовернейшим образом подтверждает, что роды и виды правильно расположены после первых субстанций. Ведь об индивидах говорится, что они суть первые субстанции и что они подлежат всему остальному потому, что они подлежат предикации вторых субстанций и вторые субстанции сказываются о них, и потому, что они подстоят (subdare) акциденциям так, что те могут существовать. Поэтому [индивиды] являются первыми субстанциями.
И как первые субстанции субъектны акциденциям, так же и вторые. Ведь поскольку некий человек субъектен акциденциям, акциденции подложены (supponitur) и [вид] "человек" и [род] "животное", и поскольку некий человек, то есть Аристарх, является грамотным, то является грамотным [вид] "человек", а также [род] "животное". Поэтому первые субстанции субъектны акциденциям в первую очередь, вторые же - во вторую очередь, и как первые субстанции субъектны и акциденциям, и вторым субстанциям, так и вторые субстанции подложены акциденциям. А вторые субстанции суть виды и роды. Следовательно, правильно установил [Аристотель], что после первых субстанций роды и виды являются вторыми субстанциями.
"Для всех субстанций является общим не находиться в субъекте. Действительно, первая субстанция не сказывается ни о каком субъекте и не находится в субъекте. Относительно вторых субстанций это также несомненно, поскольку ни одна из них не находится в субъекте. Ведь [вид] "человек" сказывается о субъекте - некоем человеке, но он не находится в субъекте, ибо "человек" не находится в некоем человеке. Точно так же о субъекте - некоем человеке - говорится как о животном, но животное не находится в некоем человеке" [40].
После перечисления субстанций и деления, в котором [Аристотель] объявляет, что одни [из субстанций] первые, а другие вторые, он, поскольку не дано никакого определения субстанции (ибо наивысший род не имеет определения), стремится отыскать некое особое свойство (proprietas), как бы некий знак (signum), посредством которого мы можем познать субстанцию, и прежде указывает, что может быть характерным для самих субстанций вообще, а затем исследует то, что является для них собственным признаком. Он начал с этого для того, чтобы без какой бы то ни было ошибки перейти к этому истинному собственному признаку и показать, что подлинным собственным признаком субстанций является последний [из трех перечисленных ниже].