Потом я опять попросил отвезти меня на берег, так как там опять появился интендант негуса в сопровождении охраны и похоже, происходит острый разговор с казаками. Высадившись на берег я услышал разговор на повышенных тонах между Стрельцовым и интендантом. Подъесаул всего лишь переводил требования казаков выплатить им деньги полностью. Как бы до стрельбы не дошло, вон и Нечипоренко спешит с парохода, который уже начал разводить пары, готовясь сняться с якоря.
Оказывается, эфиопы считают пароход своей собственностью, хотя я его не заявлял среди трофеев, намереваясь использовать в своих целях как гражданское судно. Я подошел ближе и рассказал об этом, на что интендант открыл свой гроссбух и что-то стал искать, по ходу дела отдав мне листок с выпиской поставок продовольствия. Тем временем, казаки сгрузили из шлюпки пулемет, остававшийся на борту парохода, и дали очередь поверх голов. Ашкеры бросились врассыпную, впрочем, залегли, изготовившись к стрельбе. Дело приобретало дурной оборот. Это почувствовал и интендант и сказал, что вышла ошибка и мы можем отваливать от причала. Казаки отправились на борт парохода, а я подошел к Нечипоренко и сказал. что у меня есть доказательства того, что наш интендант нечист на руку. Есаул попросил Стрельцова быть за старшего, тем более, что потом мы все равно встречаемся в море, недалеко от Массауа, милях в 15–20 южнее, объяснил Стрельцову, кого и где нужно взять на борт. Мы с есаулом отправились на «Чесму», вызвали Титова и приказали ему под охраной (чтобы не уничтожил записи) принести его учетную книгу и расписки. Выяснилось, что наш интендант оформлял бесплатное мясо и другое продовольствие как покупки, проводя его по книге и вычитая суммы отрядных денег — то-то они враз растаяли. Недостача получилась приличная, под суд элементарно, а там каторга — присвоение воинских сумм. Все же я решил не доводить дело до ареста и суда — Титов покроет недостачу в три с половиной тысячи золотых и еще у него останется немного на жизнь после того как в Пирее он сойдет с корабля и больше мы его не увидим. Однако рассерженные казаки решили по другому — они вытащили упирающегося интенданта, отобрали ключи от хранилища и швырнули его за борт.
— Гляди, вынырнул! Оно не тонет, — гоготали казаки столпившись у борта, — может, акула его схарчит! Не, она таким гребует[5]!
Потом казаки отправились на пароход, закончивший погрузку, он отвалил от причала и пошел в море, дав прощальный гудок. «Чесма» ответила тем же, и тоже начала разводить пары в котлах. Поскольку все казаки ушли на пароходе, за исключением раненого оставленного на попечение Семиряги и судового доктора, то я остался один в каюте и перебрался к Маше, заселив в освободившуюся каюту Семирягу с Артамоновым и Новиковым. На следующие сутки встретились с пароходом, который передал нам на борт старателей с их ящиками.