Эле стал сниться ребенок – миловидный, тоненький. Он посылал ей долгие очереди воздушных поцелуев. И было нестерпимо смотреть, как неумело он это делает: хлопает себя ладошкой по губам, словно запихивает эти поцелуи назад, себе в рот. Они не разлетались, а ловились и утрамбовывались в его маленьком ротике. Во сне Эля понимала, что нет ничего важнее, чем научить его посылать воздушный поцелуй, сдувать с ладошки, отправлять в мир. Но малыш ее не слушался или не слышал. Казалось, он был за стеклянной стеной. Эля кричала, показывала, как надо, но ничего не помогало. Он бил себя по рту еще быстрее, еще старательнее. И от бессилия Эля вскрикивала, плакала, просыпалась, смотрела на будильник и думала, что до утра совсем немного осталось. Продержится.
Но однажды утром, неожиданно для самой себя, Эля почувствовала, что морок отступил. Болезнь ушла – без предупреждения и видимых причин. У Эли было такое чувство, словно она барахталась в болотной жиже, захлебывалась в ней и вдруг нащупала твердую почву под ногами. Нашла опору. И теперь все хорошо, и жить будет не больно. И небо будет не в алмазах, а в нормальных звездах. Но это не то «бравурное состояние духа», над которым посмеивался Виктор. Да и при чем здесь вообще Виктор? У него своя жизнь, а у нее своя. И свой ребенок. Она пробилась через сон, поняла все и ужаснулась, сколько времени потеряла даром.
Любой, самый долгий путь начинается с того, что человек заносит ногу над порогом. Наскоро перекусив, Эля вышла из дома.
* * *
В кабинет к врачу ворвалась та самая каменная баба. За ней пряталась, стараясь не дышать, чтобы не спугнуть удачу, совсем округлившаяся Надежда. Дверь от возмущенных посетителей блокировала Вера.
– Доктор, ничего не надо, полный отбой, – скомандовала Эля.
– Что не надо? – не понял обалдевший врач.
– Ничего не надо. Никакого донора не надо. Есть ребенок! Ну он же уже есть! Как же вы не можете это понять? – Эля счастливо засмеялась.
Она давно так счастливо не смеялась. А может быть, и никогда прежде.
Остальное было делом техники. Долгой, иезуитской техники с серпантином чиновничьих коридоров, где бесследно растворялись конверты с деньгами, литры французских духов и штабеля конфет. Где Эля плакала от радости по поводу синих печатей, которых надо было собрать чертову дюжину. Где на нее смотрели с презрительным удивлением и немым вопросом, зачем ей нужен ребенок, которого родила какая-то Надя, прописанная в деревне с говорящим названием – то ли Гадюкино, то ли Поплюйкино.
Но все это преодолимо. Главное, что ее малыш научится посылать воздушные поцелуи ей, своей маме. И миру заодно.