Существует мнение о «национальном» характере русской церкви. Недаром в течение столетий слова «православный» и «русский» были чуть ли не синонимами. Мне кажется, что это не совсем корректный взгляд на предмет. Русская церковь является русской ровно настолько, насколько это ей выгодно и насколько эта «русскость» способствует ее самосохранению. В свое время ей ничего не мешало искать защиты и покровительства у монгольских ханов и прославлять с кафедры вполне себе «нерусское» государство.
В некотором отношении было бы правильно сказать, что русская церковь вполне «наднациональна». «Русскость» для нее — это частность. Это всего лишь та оболочка, которая позволяла выжить, успешно сопротивляясь реформации (в широком смысле этого слова). Русская история вот уже более тысячи лет программируется византийским «православным геном» — весьма эгоистичным и жестоким. Он подчинил жизнь и судьбу народа, волею исторических судеб ставшего его носителем, задаче своего выживания, сделал русское общество и государство орудиями, при помощи которых этот ген защищает себя от конкуренции с другими конфессиями и в первую очередь с западным христианством.
Православие и модернизация
Именно в западном христианстве, а вовсе не в исламе, русское православие видит главную для себя угрозу. Вызов с Запада для иерархов русской церкви был всегда страшнее вызова с Востока. Любая модернизация в России поэтому была возможна до сих пор только через конфликт с церковью, а не в союзе с ней. По крайней мере, опыт двух предыдущих модернизаций — большевистской и петровской — свидетельствует именно об этом.
Православная церковь на протяжении многих веков последовательно выступала против любого сближения с Западом и, как следствие, против любого действительного общественного развития. Полный политический, экономический и культурный изоляционизм и отказ от всего мирского и от развития как такового является для православной церкви идеальным состоянием русского общества и государства. И если русское общество и государство до сих пор не оказались в такой изоляции, то лишь потому, что русская власть время от времени эмансипировалась от православной церкви и находила силы для политического подавления изоляционистской политики церкви. Из этих двух сил, действовавших в русской истории, — власти и церкви — церковь, безусловно, всегда была более реакционным элементом.
Русская церковь самодостаточна и лишь условно является русской. Она скорее пожертвует своей вынужденной исторической «оболочкой», своим объективным носителем — русским народом, чем поступится принципами. В определенной степени сбывается одно из пророчеств Николая Бердяева, отмечавшего схожесть судеб русского и еврейского народов. Ведомый ортодоксами православной церкви русский народ вполне может лишиться и своей земли, и своего государства, превратившись в народ-скиталец, рассредоточенный по всему миру.