По мнению раса Мэконнына, слабой частью Южной армии является отсутствие артиллерии, поэтому он очень надеется на наши орудия и пулеметы, тем более, что они мобильны и отвечают общей поставленной его армии задаче. Пока итальянцы на юге имеют слабейшие части, в основном из уроженцев Эритреи, итальянцы там – только офицеры. Наиболее сильные части потихоньку перемещаются с севера на юг-запад. С востока в тылу у итальянцев находится пустынная впадина[78], которую можно обойти либо с севера, либо – с юга. Войска по ней не пойдут: это равноценно самоубийству – источников воды там нет, и температура даже зимой такая, что впадину считают самым жарким местом на Земле[79]. То есть, у противника два пути – либо идти в горы, строго на запад, либо сместится на юго-запад и, обойдя горы по долине реки Аваш, вторгнуться вглубь территории Абиссинии, разрезая страну напополам и имея целью Аддис-Абебу. Преимущество второго решения – наличие дороги и постоянный источник воды (Аваш – непересыхающая и довольно полноводная река). Места вокруг реки обжиты и недостатка в продовольствии быть не должно – реквизиция, а проще, грабеж местного населения. Чтобы этого не было, и было принято решение создать укрепленный лагерь вблизи местечка Гоуани, прикрывая караванный путь на Джибути и не дав отрезать Харар.
Вот с этой целью мы и выступаем как можно скорее, потому что до Гоуани у передовых итальянских отрядов расстояние почти такое же, как от Харара до него же, только двигаться мы будем навстречу друг другу. Авангард пехоты, посаженный на мулов, уже в пути и конница раса Микаэла выступает завтра. К Гоуани прибудет и Центральная армия во главе с негусом, двигаться ей придется меньше, поэтому они займут позиции быстрее.
Я попросил у раса разрешения повидаться с Машей, все же отправляюсь на войну, а там всякое может быть. Мэконнын разрешил и вскоре я увидел ее в сопровождении двух служанок. Радостно взвизгнув, Маша повисла у меня на шее и начала целовать, но папаша Мэконнын быстро одернул падчерицу, проговорив что-то по-амхарски. Маша с неудовольствием оторвалась от меня и мы присели на кушетку, держась за руки. Она сказала, что руки у меня огрубели и некому заботится обо мне, а от загара я мало чем отличаюсь от абиссинца. Волосы и бородка выгорели на солнце и стали совсем седые с виду.
– Бедный мой Саша, совсем ты себя не жалеешь, – пригорюнилась моя невеста.
– Зато ты все хорошеешь, моя маленькая птичка, – постарался я перевести тон разговора на более оптимистичный.
– Я так скучаю без тебя и мне плохо, как птичке в клетке, хотя и золотой, но от этого она не перестаёт быть клеткой.