Моя дорогая юная племянница Валенсия была вне себя от горя. Она мяла в руках мокрый носовой платок, и лицо ее было покрыто пятнами.
— Камбис стал трезвенником, как ты и хотела, — заметил я.
— Да, он трезв как стеклышко. — сказала она. — Как жидкий воздух. Да, все идет как надо — Она несколько раз всхлипнула, прежде чем снова взять себя в руки. — Его должность в финансовой фирме его отца, которая раньше была синекурой, теперь стала витриной для его талантов. Его называют «тираннозавром с Уолл-стрит». Им повсеместно восхищаются как воплощением американской финансовой предприимчивости, и собираются целые толпы, чтобы посмотреть, как он безжалостно эксплуатирует вдов и сирот. И делает он это столь искусно, что постоянно удостаивается аплодисментов и даже упоминания в речи министра финансов.
— Наверняка он этим гордится, — сказал я.
— Действительно гордится. Его жесткость вызывает всеобщий восторг, а его открытое порицание лжи, воровства и обмана, если только это не требуется для получения прибыли, только приветствуется. И тем не менее…
— И тем не менее?
— Он охладел ко мне, дядя Джордж.
— Охладел? Ты наверняка шутишь. Ты столь же добродетельна, как и он.
— О да, во всем, — согласилась она. — Я сплошная добродетель. И тем не менее — не знаю почему — я его больше не устраиваю.
Я снова отправился проведать Камбиса. Это оказалось нелегко — он настолько посвятил себя своему бизнесу, что ему не хватало двенадцати часов в день на то, чтобы обманывать публику, назначая Министерству обороны завышенную цену за зубочистки и колпачки для бутылок. Так что его окружали секретари, помощники и адъютанты, и, чтобы их обойти, мне потребовалось все мое умение и обходительность.
Наконец мне удалось добраться до его большого кабинета. Камбис хмуро уставился на меня. Он немного постарел, поскольку поглотившая его трезвость прорезала вертикальные борозды на щеках и превратила когда-то веселые и искрящиеся глаза в твердый непрозрачный мрамор.
— Что, во имя Тофета, тебе нужно, Джордж? — спросил он.
— Я пришел, друг мой, — сказал я, — от имени твоей возлюбленной, Валенсии.
— Моей… кого?
Я вынужден был признать, что это дурной знак.
— Валенсии, — повторил я. — Светловолосой девушки, прекрасной и добродетельной, и созданной для любви.
— А, да, — Камбис взял со стола стакан воды, хмуро на него посмотрел и поставил обратно. — Кажется, я ее помню. Она мне не подходит, Джордж.
— Почему? Ее считают весьма привлекательной многие знатоки в этой области.
— Знатоки, ха! Ничего не понимающие бездельники! Джордж, эта женщина пользуется духами, от которых стошнило бы мускусную крысу. К концу дня, несмотря на духи, я ощущаю неприятный запах тела. Ее дыхание порой отвратительно до невозможности. У нее есть привычка есть швейцарский сыр, сардины и прочую дрянь, запах которой остается на ее языке и зубах. Я что, должен купаться в этих омерзительных испарениях? Кстати, Джордж, я чувствую, ты и сам забыл помыться сегодня утром.