— В самом деле, Джордж? Я как-то даже не подозревал, что вы закончили среднюю школу.
— Да, действительно, мы учились в средней школе имени Аарона Барра, старый Мозгокряк и я. Мы много раз вместе пели старый гимн нашей альма матер, и слезы ностальгии текли по нашим щекам. О, золотые школьные деньки!
И он запел, немилосердно фальшивя:
В золотых своих лучах
Солнце школу согревает,
Ветер сине-черный флаг
Над Помойкой развевает…
— Над Помойкой? — переспросил я.
— Мы ее так любовно называли. Йель известен как Старый Эли, университет Миссисипи — как Старая Мисс, а школа имени Аарона Барра…
— Как Старая Помойка.
— Именно.
— А почему «сине-черный флаг»?
— Это цвета нашей школы, — сказал Джордж. — Но я уверен, что вы хотите послушать историю Фортескью Москенкрака Флабба.
— Только ее и мечтал услышать, — вздохнул я.
Фортескью Москенкрак Флабб, начал свой рассказ Джордж, дожив до среднего возраста, был счастливым человеком или, по крайней мере, должен был быть счастлив, ибо судьба наделила его всем, чего только можно было бы пожелать.
Его писательская карьера была долгой и успешной; книги его хорошо продавались, пользовались популярностью и даже высоко оценивались графоманами, именовавшими себя рецензентами.
Вижу по твоему лицу, старик, что ты собираешься спросить меня: как может человек быть успешным писателем да еще носить имя вроде Фортескью Москенкрак Флабб — и при этом оставаться полностью тебе неизвестным? Я мог бы ответить, что это всего лишь следствие твоей полной оторванности от мира, но не стану, поскольку есть иное объяснение. Как и все писатели, обладающие хотя бы долей разума, старый Моз-гокряк пользовался псевдонимом. Как и любой хоть немного соображающий писатель, он не хотел, чтобы кто-либо знал, каким образом он зарабатывает на жизнь. Я знаю, что ты пользуешься своим собственным именем, но тебе неведом стыд!
Псевдоним Мозгокряка наверняка тебе хорошо известен, но он однажды взял с меня обещание, что я сохраню его в нерушимой тайне даже после того, как он отправится в свое писательское чистилище, и я, естественно, вынужден хранить это обещание.
И все же Мозгокряк не был счастлив.
Будучи, как и я, выпускником старого доброго Барра, он как-то признался мне:
— Какой смысл в том, Джордж, что деньги льются на меня непрекращающимся потоком? Какой смысл в моей всемирной славе? Какой смысл в том, что все подряд относятся ко мне с величайшим уважением?
— Мозгокряк, — серьезно ответил я, — я полагаю, что смысл во всем этом есть.
— Ба! — сказал он. — Может, в мирском, сугубо материальном понимании и есть. Но это никак не трогает душу.