— Зайцев, — прошептала после паузы Анастасия. — Он оказался ментатом. Очень сильным ментатом, — едва слышно добавила княжна.
Анастасия прикрыла глаза, зажмурившись и сосредоточившись, а я вдруг увидел все сам. Несмотря на открытые глаза я оказался словно в двух мирах — осознавая себя сидящим подле княжны, и одновременно находящимся в квадратном кабинете с металлическими стенами. Я отчетливо почувствовал холодную надменность Анастасии, услышал ее приветствие и попытку начать допрос; далее последовала ментальная атака, помутнение сознания и панический страх осознания полной беспомощности. Я знаю это чувство — когда находишься в полном сознании, но не можешь влиять на действия тела. Совсем как тогда, когда находился еще в теле Олега. Вот только в моем видении сейчас Зайцев подавил разум Анастасии для того, чтобы заставить ее убить саму себя.
В происходящее вмешались неасапианты, которые сломали Зайцеву несколько костей, срывая концентрацию на контроле разума княжны. Анастасию после этого еще держали больше минуты, препятствуя желанию сбросившей щиты девушки насадиться глазом на ножку перевернутого стола в попытке себя убить.
Вот значит как; мое указание Фридману приглядеть за Анастасией, указание, о котором я забыл почти сразу же как дал его, спасло княжне жизнь. Причем не только жизнь, но и — что для нее более важно, репутацию рода. Ведь одно дело взять оружие в руки и с честью умереть на поле боя за Веру (Дело правое), Царя (Вождя) и Отечество (Родину), а другое вот так вот позорно насадиться на ножку стола, будучи изначально хозяином положения.
Я знал, что Анастасия очень тонко чувствует мою привязанность к Зоряне. Причем явно понимая всю ее подноготную, которую можно облечь в известную всему миру фразу «мы в ответе за тех, кого приручили». Княжне мои чувства к Зоряне почему-то категорически не нравились, как и сама Зоряна, но спасла девушку она машинально и без раздумий. Именно из-за того, что пережила днем, едва не погибнув, в какой-то мере отблагодарив меня своим поступком.
— Что с поместьем? — прошептала княжна, когда я негромким комментарием дал понять степень своего удивления произошедшим.
— Могло быть хуже, — после некоторого раздумья нашел я ответ. — Выздоровеешь, уже будет как новое, — добавил я, пытаясь успокоить Анастасию.
Разговора как такового не получалось — видно было, что княжна в сознании держится с усилием. И я уже корил себя за то, что не понял этого сразу и сходу задал ей столь непростой вопрос. Надо было просто показаться на глаза и уйти, оставив выяснения на потом. Но сейчас поздно уже. Все сделал, как сделал.