Екатерина, задумав свергнуть мужа, оказалась в еще худшем положении. Чистокровная немка, она никак не могла сослаться на свое родство с Петром Великим. Здесь нужен был чисто материальный стимул – звонкое золото. Ради денег и карьеры гвардейцы возвели бы на престол, пожалуй, и эфиопскую принцессу, лишь бы ее золото было настоящим, полновесным. Такова уж была гвардейская мораль восемнадцатого столетия – и русская гвардия не была ни извращением, ни исключением. Золото решало многое, а карьеры в тот взбалмошный и бурный век очень часто добывались шпагой.
Деньги, по некоторым источникам, дали англичане, кажется, через посредство датского банкира Кнутсена. Никаких выгод они от этого не получили. А вскоре Екатерина столкнулась с коварством Англии – в первый, но не в последний раз. Оказалось, что, строго говоря, Россия и Англия находятся… в состоянии войны! Потому что всю вторую половину Семилетней войны Англия тайно субсидировала Пруссию, воевавшую в том числе и с Россией. Через три года после окончания войны пришлось заключать уникальный мирный договор – до этого не объявляя друг другу войну и не воюя. Бывают в истории Большой Политики и такие курьезы…
В 1780 г. последовало очередное обострение отношений. Русские войска взяли турецкую крепость Очаков, одну из сильнейших, считавшуюся неприступной. Возможно, русские просто не знали, что военные специалисты всей Европы считают Очаков неприступным, – вот и взяли по известной русской бесшабашности. Англичане предъявили форменный ультиматум, требуя вернуть Очаков Турции – чтобы восстановить таким образом справедливость, надо полагать. У англичан было в обычае заступаться за «обиженные» страны – при том, что сами они чужие территории захватывали прямо-таки с простодушным цинизмом. Екатерина категорически отказала, Очаков так и остался русской крепостью – а Екатерине доброжелательности к Англии это не прибавило, наоборот.
У англичан были и другие веские причины для беспокойства – за десять лет до этого в Чесменской бухте (на побережье Малой Азии) русская эскадра разбила и практически уничтожила турецкий флот.
На Средиземном море появился новый сильный игрок, с которым следовало считаться, – а это англичан категорически не устраивало. Они еще в середине XVIII в. разработали главную доктрину своей европейской политики: не допускать чрезмерного усиления в Европе какого-то одного государства, способного всерьез угрожать английским интересам (тот же Черчилль упоминает об этом часто и откровенно).
В Англии стали раздаваться голоса, что с Россией следует воевать, пока она как раз не усилилась чрезмерно. Но по зрелом размышлении от этой идеи благоразумно отказались. Ничего не получилось бы. На суше Россию было не достать – проще говоря, оказалось некого науськать. Пруссия слишком хорошо помнила, что такое русская армия, однажды непринужденно заглянувшая в Берлин, – и сделали выводы. Швеция, только что чувствительно получившая от России по сусалам (тогда и потеряла часть Финляндии), боевым пылом тоже не горела. Австрия – тем более. Устраивать морскую экспедицию на Балтику с нападением на Кронштадт тоже было проблематично: кроме русского, там действовали датский, шведский и прусский военные флоты, еще неизвестно как отнесшиеся бы к английскому вторжению. Ну а Средиземное море… К тому времени Великую Британию смело можно было назвать повелительницей морей – но вот Средиземное, не впадая в излишний патриотизм, после разгрома Турции смело можно было назвать русским озером. Никакой флот, даже самый сильный, не способен воевать без поддержки с берега, баз и берегового снабжения. А вот баз у англичан в Средиземноморье как раз и не было. Зато русские корабли базировались на греческих островах и в нескольких итальянских портах. К тому же у них в распоряжении был «москитный», но весьма многочисленный флот греческих пиратов, получавших от русских нешуточную поддержку оружием, деньгами и боеприпасами – в основном для борьбы с турецкими кораблями и кораблями мусульманских стран Средиземноморья (некоторые греки нахально действовали под русскими флагами, на что русские смотрели сквозь пальцы).