Давил, давил да и выдавил…
Диму Матвеева забрали в штаб связным. Колю Петренко, как минера, перевели в разведвзвод. Женя Лебедев так затосковал, что под видом писем к сестре стал вести записи, прятал бумаги в вещмешок, но, неизвестно как, они попали в руки Дерябину, который давно, как он заявил впоследствии, с тревогой приглядывался к парню.
Лысеющий, краснолицый Дерябин был одним из самых ретивых взводных «теоретиков». До войны ему довелось работать и в РИКе, и в прокуратуре, и директором МТС, ему было уже под сорок. Он не упускал случая подчеркнуть свою гордость за тех товарищей, которые, несмотря на возраст и служебную бронь, добровольно пошли воевать на самый опасный участок — в партизанский отряд…
Записи Жени Лебедева, где он не стеснялся в характеристиках, потрясли его настолько, что Дерябин потребовал созыва отрядного комсомольского собрания, прочел перед нами отрывки и завершил восклицанием: «И такие письма наш советский партизан, член ВЛКСМ, шлет в тыл!» Дело принимало тяжелый оборот. Женя сидел на собрании белее снега — не возражал, не оправдывался, он растерянно молчал. Страсти, поднятые Дерябиным, начали утихать, когда выяснилось, что никакие это не письма в тыл, а своего рода дневники, что никуда Лебедев их не отправлял, и единственная его вина в том, что он нарушил партизанское правило, ибо никаких дневников нам вести не полагается.
Лебедеву вкатили выговор, а через три дня комиссар Малюк перевел его во второй взвод.
Наше положение с Мингалевым совсем осложнилось — остались мы вдвоем, а мелких дел во взводе нисколько не убавилось, в любую минуту могло потребоваться куда-то сбегать, что-то принести, кому-то доложить, и в таких случаях взгляд любого из командиров почти неизменно останавливался на одном из нас. Не станешь же использовать «на побегушках» бывшего секретаря РИКа или директора маслозавода, которые и по возрасту вдвое старше нас с Мингалевым…
Меня обижало сознание, что в отряде я являюсь как бы самым последним человеком — служу в последнем, третьем взводе, да и в нем являюсь непонятно почему самым вроде бы последним бойцом. Даже место на нарах у меня крайнее к двери. Чем я хуже Гешки Тихонова, или Коли Петренко, или Димки Матвеева, с которыми вместе учился в одной партизанской спецшколе? Почему они попали в нормальные взвода, а я к этим занудам, которые, наверно, до конца жизни будут помнить, что где-то руководили, возглавляли, командовали…
Оттого, вероятно, и обострялась во мне тайная мечта показать себя в чем-то действительно нужным и полезным, добиться перевода в разведвзвод.