Все мы понимаем, что у Путина есть какой-то образ будущего, который определяет как положение (миссию) России в мире, так и принципы (пере)устройства самой России. Но этот образ не определен доктринально, не прописан ни в одном документе и не зафиксирован ни в одной публичной речи Путина. На все вопросы о том, каким он видит место России в будущем мироустройстве, Путин либо отделывается общими словами, либо переходит на уровень сиюминутной конкретики, то есть текущей повестки, но не отвечает прямо на вопрос. Мы всего лишь «чувствуем» и даже «понимаем», что этот образ будущего у него есть. Более того, берусь утверждать, что именно этот, пусть и непредъявленный воочию образ будущего является основой для того невероятного союза Путина и молчаливого «путинского большинства» (заметьте, тоже молчаливого, то есть недоговаривающего), который в свою очередь является причиной его постоянно высокого рейтинга и который вызывает неизменное удивление и зависть у наших западных «партнеров».
Такой отказ от формулирования стратегических целей и самой стратегии понятен. Это позиция, продиктованная политическими обстоятельствами. Сегодня для всех ответственных и честных перед самими собой наблюдателей очевидно, что Россия — на войне. К счастью, это еще не «горячая» война, хотя, похоже, уже и не «прохладная», а самая что ни на есть «холодная». Так вот, в условиях войны открытое формулирование стратегии — прямой путь к поражению, так как в этом случае мы сами отдаем в руки противника не только оружие, но и инициативу, что в определенных обстоятельствах еще хуже. Как в ситуации с Украиной, а на самом деле и с Сирией и Ближним Востоком в целом. Об этом в моем очерке «Между Римом и Византией» в данном сборнике.
Хорошо, скажете вы, а идеология здесь причем? Почему ее нельзя открыто декларировать? Тут дело обстоит сложнее. Начнем с того, что в статье «Россия на рубеже тысячелетий», опубликованной 30 декабря 1999 года, на которую я уже неоднократно ссылался, Путин указывает на главную внутреннюю опасность для России. И это не экономическая разруха конца 90-х и даже не война с террористами, а расколотость нашего общества, идейная расколотость. В этом случае принятие артикулированной, доктринально оформленной в одном или нескольких документах идеологии, которая декларируется как официальная и подкрепляется всей мощью государственного аппарата, двадцать лет назад могло спровоцировать перетекание расколотости общества в гражданскую войну. И это на фоне того, что у старших поколений и так до сих пор идет латентная гражданская война между «красными» и «белыми», пусть и — слава Богу! — в головах.