Примером такой внешнеполитической спецоперации в прошлом году стала миссия Рогозина по урегулированию «проблемы Калининграда». Со стороны ВВП это было вполне современное решение. И надо признать, что, несмотря на некоторую неудовлетворенность результатом (впрочем, тема ведь не закрыта, и в этом году с европейскими южанами — греками и итальянцами, которые не так близко к сердцу принимают дела Северной Европы, можно значительно скорректировать брюссельские договоренности в пользу России), удалось добиться того, во что мало кто верил — сдвинуть Брюссель с мертвой точки и заставить его с уважением относиться к российскому суверенитету. Кроме того, во время «спецоперации “Калининград”» были продемонстрированы — в том числе самим европейцам — косность и замшелость евросоюзной бюрократической машины. Решительность и хорошая агрессивность Москвы в калининградском вопросе стала еще одним стимулом для европейцев задуматься о реформировании принятых в ЕС процедур и механизмов принятия решений. Если Евросоюз как самостоятельный международный игрок станет более мобильным, гибким и оперативным, Россия только выиграет, поскольку обречена на совместное житие с объединенной Европой и, следовательно, на обустраивание общего жизненного пространства.
Для сетевой империи с особой остротой встает вопрос об укреплении суверенитета, причем не только своего, но и всех участников всех сетей, завязанных на имперский центр — «узел». При этом, казалось бы, на нынешнем этапе инкорпорирования России в международную систему возникает противоречие. С одной стороны, двусторонние отношения ведут к взаимному укреплению суверенитета партнеров, а с другой — интеграционные процессы размывают суверенитеты. Однако это противоречие хотя и реальное, но временное. Просто все ныне существующие и строящиеся блоки, союзы и договоры (за исключением реального объединения, как в случае с Россией и Белоруссией), во-первых, являются вчерашним днем международной политики, а во-вторых, действенными оказываются только ситуативные коалиции с постоянно меняющимся набором участников. Так что игры в интеграцию, в которые продолжила или начала вновь играть Россия в прошедшем году, приобретают скорее инструментальный характер. Просто в одном случае легче решать оперативные задачи в рамках ШОС или ОДКБ, а в другом (и другие задачи) — в рамках Совета Россия — НАТО или ООН.
В нынешний период, когда вся международная среда революционизирована и контуры будущего мироустройства только-только намечаются, внешняя политика России по необходимости является реактивной. И это правильно. Претензии, которые регулярно предъявляются Кремлю в связи с отсутствием у него «геополитического позиционирования» и вообще «внятной внешней политики», безосновательны, поскольку внешняя политика России в условиях международной анархии, наступившей с окончанием холодной войны, и должна быть реактивной, многоуровневой, разновекторной, дискретной и точечной.