.
«…без идеалов никогда не может получиться никакой хорошей действительности. Даже можно сказать положительно, что ничего не будет, кроме еще пущей мерзости».
(Ф. М. Достоевский)
О том, что в современной России ни у одной партии нет не то чтобы стройной идеологии, но даже какой-то непротиворечивой совокупности идей, не говорит сегодня только ленивый. Я всегда задавался вопросом: так ли это? Может, проблема не в объекте исследования, а в самом исследователе, который пользуется негодным или устаревшим инструментарием? Мне кажется, что дело как раз в последнем. Не исключено, что пишущие о российской политике и ищущие в ней идейной стройности используют ложную систему координат.
Для того чтобы по-новому взглянуть на российский политический ландшафт и сделать первый шаг к тому, чтобы выстроить более-менее стройную картину «российских идеологий», я попытаюсь охарактеризовать не модель политического поведения, а некоторый основанный на внутрипартийной дискуссии внутренний настрой той партии, которая больше других ставит в тупик аналитиков, — партии «Родина». Мне кажется, что эта партия является идеальным объектом исследования для того, кто занят в современной России опознаванием идеологий. Именно «Родина», которую можно считать самой молодой в статусном клубе федеральных партий, может дать материал в процессе поиска новой системы координат для описания российской партийной политики в целом и ее идеологической составляющей в частности. Хотя бы потому, что ее идеология (протоидеология, если угодно) не поддается описанию при помощи хрестоматийного понятийного инструментария, но при этом имеет достаточный успех без админресурса и ссылок на авторитет президента.
И еще один вводный абзац. Когда-то, еще в университетские годы, я занялся изучением замысла русских политических философов о будущей — постбольшевистской (мы тогда принципиально говорили и писали «большевицкой» вслед за классиками русской контрреволюции) — России, которая в конце 80-х — начале 90-х неожиданно стала для нас реальностью. Тогда же, изучая работы П. Б. Струве, С. Л. Франка, И. А. Ильина, П. И. Новгородцева и других мыслителей вполне определенного толка, я понял, что они, пройдя через чистилище русской революции и Гражданской войны, еще в первой трети ХХ века поняли то, к чему сегодняшние исследователи только начинают подступаться. Они поняли, что сформировавшаяся в XIX веке карта европейской (и, следовательно, российской) политики и, главное, методы ее интерпретации сгорели в огне революций начала ХХ века. Выводами, к которым они пришли в результате анализа европейской и российской (в том числе советской) политики первой трети прошлого века, я собираюсь воспользоваться для описания сегодняшней карты российской политики. Мне кажется, что эта операция может дать вполне эвристический результат.